Леонид Мартынов в юности. Фото 1920-х

А ты?
Входя в дома любые -
И в серые,
И в голубые,
Всходя на лестницы крутые,
В квартиры, светом залитые,
Прислушиваясь к звону клавиш
И на вопрос даря ответ,
Скажи:
Какой ты след оставишь?
След,
Чтобы вытерли паркет
И посмотрели косо вслед,
Или
Незримый прочный след
В чужой душе на много лет?

Сибирский летописец, снискавший ранние лавры ироническими переложениями тобольских хроник, что принесло ему славу умницы и тавро бунтовщика, по каковой причине подвергся репрессиям.

После войны - один из мощнейших поэтов, ставший своеобразным интеллектуальным вероучителем "шестидесятников".

«совершенно не стремясь к этому, Леонид Николаевич и внешне более всего походил на поэта. Когда рослый, крепкий, с высоко поднятой головой, углубленный в себя, он проходил по улице, казалось, его окружает какая-то тайна ».

Алтайский писатель Марк Юдалевич

Леонид Николаевич Мартынов родился 22 мая 1905 года в Омске в семье гидротехника путей сообщения Николая Ивановича Мартынова и дочери военного инженера, учительницы Марии Григорьевны Збарской в Омске. Сибирский род Мартыновых идёт от «владимирского коробейника-книгоноши Мартына Лощилина, осевшего в Семипалатинске».

Леонид Мартынов дебютировал в печати в 1921 заметками в омских газетах «Сигнал», «Гудок», «Рабочий путь». Первые стихотворения были напечатаны в сборнике «Футуристы», изданном в походной типографии агитпарохода «III Интернационал». Он входил в футуристическую литературно-художественную группу «Червонная тройка» (1921—1922).

В конце 1921 Мартынов уезжает поступать во ВХУТЕМАС , однако вскоре вернулся из-за неустроенности быта.

В 1924 году Мартынов стал разъездным корреспондентом газеты «Советская Сибирь» (Новониколаевск), он исколесил всю Западную Сибирь и Казахстан. Участвовал в геологических экспедициях.

Журналист Н.В. Феоктистов, поэт Л.Н. Мартынов

В 1927 году редактор «Звезды» Тихонов напечатал стихотворение ЛеонидаМартынова «Корреспондент», первая публикация за пределами Сибири.

В 1930 году в Москве вышла первая книга Мартынова — очерки о Прииртышье, Алтае и Казахстане «Грубый корм, или Осеннее путешествие по Иртышу» (1930).

На фотографии 1929 Марков (он средний среди стоящих) среди сибирских писателей. Стоят рядом с ним Е. Забелин, Л. Мартынов; сидят - Н. Анов, Н. Феоктистов, И. Ерошин.

В 1932 Мартынов сдал в редакцию «Молодой гвардии» книгу «новелл о любви и ненависти в годы начала социалистической перестройки», которую так и не напечатали и которая считается ныне пропавшей.

Художник В. Уфимцев, С. Марков и Л. Мартынов склонились над африканским идолом, изваянным Уфимцевым из берёзового обрубка. Фотография в доме Мартынова

В 1932 Леонид Николаевич Мартынов был арестован по обвинению в контрреволюционной пропаганде и осужден по делу так называемой «Сибирской бригады» по статье 58/10 УК РСФСР к высылке на три года в Северный край. (Реабилитирован прокуратурой СССР 17 апреля 1989 посмертно). Административную ссылку Леонид Мартынов провёл в Вологде, где жил с 1932 до 1935. Работал в местной газете «Красный Север», там он встретился с будущей женой, Ниной Поповой. После ссылки они вдвоём вернулись в Омск.

Началом «настоящей литературной известности» поэт называет публикации «Увенькая» и «Тобольского летописца» в «Сибирских огнях» Вивиана Итина в 1936. По словам Мартынова, Итин сыграл большую роль в его жизни: "…Нас объединяли многие творческие и, я бы сказал, политические, государственные интересы ".

В 1939 к Мартынову пришла литературная известность: вышла книга «Стихи и поэмы» (Омск, 1939). Поэмы с исторической сибирской тематикой заметил и оценил К. М. Симонов в рецензии «Три поэмы» («Литературная газета», июль 1939). На следующий год вышел исторический очерк об Омске «Крепость на Оми» и книги «Поэмы» (вышли одновременно в Москве и Омске).

В 1942, благодаря хлопотам писателя Калинченко Мартынов был принят в Союз писателей СССР. В 1943 Симонов предложил емусвоё место фронтового корреспондента в «Красной Звезде». Мартынов вернулся в Омск «за вещами», но был тут же призван в армию, в Омское пехотное училище. По состоянию здоровья был освобождён от военной службы, и служил как литератор — писал историю училища.

Сборник «Лукоморье», «зарезанный» А. А. Фадеевым, усилиями нового председателя Союза писателей СССР Н. С. Тихонова вышел в 1945 году.

ЛУКОМОРЬЕ

Кто ответит — где она: Затопило ее море, Под землей погребена, Ураганом сметена? Кто ответит — где она, Легендарная страна Старых сказок — Лукоморье? . . . . . . . . . . . . Здравствуй, северная Русь! Ты, Югра-соседка, здравствуй! Сказка, здесь над былью властвуй! Различить вас не берусь. Ветер северный, могуч, гонит тучи снеговые,— У них выи меховые. Белки валятся живые, Соболя летят седые из косматых этих туч Прямо в тундру, за Урал. Там мой пращур их и брал. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Знаю я: Где север дик, Где сполоха ал язык,— Там и будет Лукоморье! Там, у дальних берегов, где гремят морские воды, Где восстали из снегов возрожденные народы,— Лукоморье там мое! Там стоит она, богата, Опираясь на копье, а быть может, на ружье, Молодая дева Злата. Я не знаю, кто она — Инженер или пастушка, Но далекая избушка, что за елками видна, Снова сказками полна. Здравствуй, дивная страна! 1945

В феврале 1946 Леонид Мартынов переезжает в Москву. В декабре 1946 в «Литературной газете» вышла разгромная статья В. М. Инбер о книге стихов «Эрцинский лес» (Омск, 1946). После резкой критики и «проработки» в Москве, Омске и Новосибирске тираж книги был уничтожен, и доступ к печати закрылся на девять лет.

И вскользь мне бросила змея: У каждого судьба своя! Но я-то знал, что так нельзя - Жить извиваясь и скользя.

1949

Всё это время поэт писал «в стол» и зарабатывал переводами. Переводил на русский язык стихотворения английских (Дибдин, Теннисон), чешских (Ян Неруда), чилийских (Пабло Неруда), венгерских (Ади, Гидаш, Ийеш, Петефи, Мадач, Аттила), литовских (Межелайтис), польских (Кохановский, Мицкевич, Тувим, Словацкий, Пшибось, Важик, Норвид, Галчинский), французских (А. Рембо, В. Гюго, Ш. Бодлер), итальянских (Квазимодо, Северини), югославских (Жупанчич, Крлежа). По словам Леонида Мартынова, он перевёл около ста тысяч стихотворных строк. За переводческую деятельность награждён правительством Венгрии орденами «Серебряный Крест»(1949), «Золотая Звезда» (1964) и «Серебряная Звезда» (1970).

Первая книга после вынужденного простоя вышла в 1955. Книга «Стихи» была «первым поэтическим бестселлером» после войны, сразу стала редкостью. В 1957 она была переиздана. После этого Мартынова стали печатать так часто, что Ахматова по этому поводу с неудовольствием заметила, что «поэту вредно часто печататься». Несмотря на признание, поэт вёл закрытый образ жизни, и уже при жизни его называют не иначе как «тихий классик».

Историки литературы часто упоминают имя Мартынова в связи с выступлением на общемосковском собрании писателей 1958, где речь шла о Пастернаке. Вернувшегося только что из Италии Мартынова вызвали на трибуну рассказать об отношении итальянцев к Пастернаку. Мартынов выразил раздражение «сенсационной трескотнёй» заграничной печати вокруг одного имени. Сообщество литераторов простило это выступление Мартынову, который искренне не любил Пастернака.

В 1960—1970 Мартынов пишет книгу мемуарной прозы, которую задумывал назвать «Стоглав». Он писал, что «Стоглав» «касается не только возникновения того или другого моего стихотворения, но, будучи правдив и ясен, по возможност и — всего строя жизни» . Однако , последовательность глав была нарушена, так как время и цензура не позволили напечатать все главы одновременно.

В 1974 вышел п ервый сборник автобиографических новелл «Воздушн ые фрегаты» По красоте стиля и широте охвата его можно назвать «энциклопедией» жизни омских художников 1920-1940-хх годов. Второй сборник новелл — «Черты сходства» — вышел после смерти поэта (1982). И спустя четверть века, в 2008 были напечатаны все остальные новеллы книги «Стоглав» (2008).

В 1979 году умирает жена Нина, а 21 июня 1980 года и сам поэт. Похоронен в Москве на Востряковском кладбище.

http://wreferat.baza-referat.ru/Леонид_Мартынов

НИТЬ

А почему По вечерам, Как все седые ветераны,

Рассказывая столь пространно

Про все, что было тут и там,

Ты, о участник старых драм,

Не говоришь про этот шрам?

Не хочешь трогать старой раны?

Слов подходящих не найдешь?.. —

Бедняк пырнул меня со страха. Ему сказали: «Уничтожь, Не то тебе — топор и плаха! Иди!» — и дали в руку нож. Ну вот, он и пырнул с размаху, Но шкуру этим не спасешь,— Сам стал он вскоре кучкой праха. Цена ему, конечно, грош. Но ведь жива его вдова, Да выросли теперь и дети. Что ж им вредить? К чему слова? Зачем воспоминанья эти! Пусть думают, что их отец

Достоин рая, а не ада.

Невинных разбивать сердец

Без надобности не надо.

Да эти раны бередить,

Бывает, и себе дороже.

Столетье можно погодить,

Пусть правда выяснится позже!

И он потрогал шрам на коже,

Шрам этот тонок был, как нить.

1970

Поэзия Отчаянно сложна,

И с этим очень многие боролись,

Крича, что только почвенность нужна,

В виду имея только хлебный колос.

Но иногда, в словесном щебне роясь,

И там, где не восходит ни зерна,

Ее мы обнаруживаем, То есть Она везде, и не ее вина, Что, и в земле и в небе равно кроясь, Как Эребус, венчая Южный полюс, Поэзия не ребус, но вольна Звучать с любого белого пятна, Как длинная и средняя волна, И на волне короткой весть и повесть!

1970

Одни стихи Приходят за другими, И кажется, Одни других не хуже: Иные появляются нагими. Другие — сразу же во всеоружье... Одни стихи — высокие, как тополь,— Внушают сразу мысль об исполинах, Другие — осыпаются, как опаль, Сорвавшаяся с веток тополиных. Одни стихи — как будто лось с рогами,— Ах, удалось!— встают во всем величье, Другие зашуршали под ногами Охотника, вспугнувшего добычу. И хорошо: Лось жив-здоров, пасется, И ничего дурного не стрясется!

1974

Последняя книга выдающегося поэта Мартынова. Родившийся в 1905 свидетель и участник глобальных перемен в жизни человечества, в сознании людей, Леонид Мартынов выступает в своей книге как интереснейший собеседник, чья память феноменальна, а круг интересов неисчерпаем. Стремление разобраться в собственной судьбе у поэта сочетается с глубокой заинтересованностью в судьбах своих соотечественников, верящих в свое будущее, борющихся за него.

• Б. Слуцкий написал стихотворение «О Л. Н. Мартынове», которое имело подзаголовок «Статья»

Мартынов знает какая погода
Сегодня в любом уголке земли:
Там, где дождя не дождутся по году,
Там, где моря на моря натекли.

Идёт Мартынов мрачнее тучи.
— ?
— Над всем Поволжьем — ни тучи,
Или: — В Мехико-сити мороз,
Опять бродяга в парке замерз.

Подумаешь, что бродяга Гекубе?
Небо над нами все голубей.
Рядом с нами бодро воркует
Россыпь общественных голубей.

Мартынов выщурит синие, честные,
Сверхреальные свои глаза
И шепчет немногие ему известные
Мексиканские словеса.

Тонко, но крепко, как ниткой суровой,
Он связан с этой зимой суровой,
С тучей, что на Поволжье плывёт,
Со всем, что на этой земле живёт.

Мне кажется, что я воскрес Я жил. Я звался Геркулес. Три тысячи пудов я весил С корнями вырывал я лес. Рукой тянулся до небес. Садясь, ломал я спинки кресел. И умер я... И вот воскрес Нормальный рост, нормальный вес Я стал как все. Я добр, я весел. Я не ломаю спинки кресел... И все-таки я Геркулес.

Родился 9 (22) мая 1905 года в Омске в семье гидротехника путей сообщения Николая Ивановича Мартынова и дочери военного инженера, учительницы Марии Григорьевны Збарской в Омске. Сибирский род Мартыновых идёт от «владимирского коробейника-книгоноши Мартына Лощилина, осевшего в Семипалатинске».

Дебютировал в печати в 1921 году заметками в омских газетах «Сигнал», «Гудок», «Рабочий путь». Первые стихотворения были напечатаны в сборнике «Футуристы», изданном в походной типографии агитпарохода «III Интернационал». Входил в футуристическую литературно-художественную группу «Червонная тройка» (1921-1922), куда входили также В. Уфимцев, В. Я. Шебалин и Н. А. Мамонтов. В конце 1921 года вслед за Н. А. Мамонтовым уезжает поступать во ВХУТЕМАС, однако оба они вскоре вернутся из-за неустроенности быта. Став в 1924 году разъездным корреспондентом газеты «Советская Сибирь» (Новониколаевск), Мартынов исколесил всю Западную Сибирь и Казахстан. Участвовал в геологических экспедициях. В 1927 году редактор «Звезды» Н. С. Тихонов напечатал стихотворение «Корреспондент», первая публикация за пределами Сибири. В 1930 году в Москве вышла первая книга Мартынова - очерки о Прииртышье, Алтае и Казахстане «Грубый корм, или Осеннее путешествие по Иртышу» (Москва, «Федерация», 1930). В 1932 году сдал в редакцию «Молодой гвардии» книгу «новелл о любви и ненависти в годы начала социалистической перестройки», которую так и не напечатали и которая считается ныне пропавшей.

В 1932 году был арестован по обвинению в контрреволюционной пропаганде и осужден по делу так называемой «Сибирской бригады» по статье 58/10 УК РСФСР к высылке на три года в Северный край. (Реабилитирован прокуратурой СССР 17 апреля 1989 года посмертно). Административную ссылку провёл в Вологде, где жил с 1932 до 1935 год. Работал в местной газете «Красный Север», где и встретился с будущей женой, Ниной Поповой. После ссылки они вдвоём вернулись в Омск.

Началом «настоящей литературной известности» поэт называет публикации «Увенькая» и «Тобольского летописца» в «Сибирских огнях» В. Итина в 1936 г. По словам поэта, Вивиан Итин сыграл большую роль в его жизни: «…Нас объединяли многие творческие и, я бы сказал, политические, государственные интересы».

В 1939 году к Мартынову пришла литературная известность: вышла книга «Стихи и поэмы» (Омск, 1939). Поэмы с исторической сибирской тематикой заметил и оценил К. М. Симонов в рецензии «Три поэмы» («Литературная газета», июль 1939). На следующий год выходят исторический очерк об Омске «Крепость на Оми» и книги «Поэмы» (вышли одновременно в Москве и Омске).

В 1942 году благодаря хлопотам писателя А. Калинченко был принят в Союз писателей СССР. В 1943 году К. М. Симонов предложил своё место фронтового корреспондента в «Красной Звезде». Мартынов вернулся в Омск «за вещами», но был тут же призван в армию, в Омское пехотное училище. По состоянию здоровья был освобождён от военной службы, и служил как литератор - писал историю училища.

Сборник «Лукоморье», «зарезанный» А. А. Фадеевым, усилиями нового председателя Союза писателей СССР Н. С. Тихонова вышел в 1945 году. В феврале 1946 года Л. Н. Мартынов переезжает в Москву.

В декабре 1946 года в «Литературной газете» вышла разгромная статья В. М. Инбер о книге стихов «Эрцинский лес» (Омск, 1946). После резкой критики и «проработки» в Москве, Омске и Новосибирске тираж книги был уничтожен, и доступ к печати закрылся на девять лет. Всё это время поэт пишет «в стол» и зарабатывает переводами.

Переводил на русский язык стихотворения английских (Ч. Дибдин, А. Теннисон), чешских (Ян Неруда), чилийских (Пабло Неруда), венгерских (Э. Ади, А. Гидаш, Д. Ийеш, Ш. Петефи, И. Мадач, Й. Аттила), литовских (Э. Межелайтис), польских (Я. Кохановский, А. Мицкевич, Ю. Тувим, Ю. Словацкий, Ю. Пшибось, А. Важик, Ц. Норвид, К. Галчинский), французских (А. Рембо, В. Гюго, Ш. Бодлер), итальянских (С. Квазимодо, А. Северини), югославских (О. Жупанчич, М. Крлежа) и других поэтов. По словам Л. М., он перевёл около ста тысяч стихотворных строк. За переводческую деятельность награждён правительством Венгрии орденами «Серебряный Крест» (1949), «Золотая Звезда» (1964) и «Серебряная Звезда» (1970).

Первая книга после вынужденного простоя вышла в 1955 году Книга «Стихи» была «первым поэтическим бестселлером» после войны, сразу стала редкостью. В 1957 г. она была переиздана. После этого Мартынова стали печатать так часто, что Ахматова по этому поводу с неудовольствием заметила, что «поэту вредно часто печататься». Несмотря на признание, поэт ведет закрытый образ жизни, и уже при жизни его называют не иначе как «тихий классик».

Историки литературы часто упоминают имя Мартынова в связи с выступлением на общемосковском собрании писателей 31 октября 1958 года, где речь шла о Б. Л. Пастернаке. Вернувшегося только что из Италии Л. Мартынова вызвали на трибуну рассказать об отношении итальянцев к Пастернаку. Мартынов выразил раздражение «сенсационной трескотнёй» заграничной печати вокруг одного имени. Хотя Мартынов присоединил свой голос к хору осуждавших Пастернака, отмечалось, что его выступление было далеко не самым резким.

В 1960-1970 гг. пишет книгу мемуарной прозы, которую задумывал назвать «Стоглав». Сам поэт писал, что «Стоглав» «касается не только возникновения того или другого моего стихотворения, но, будучи правдив и ясен, по возможности - всего строя жизни». Однако время и цензура не позволили напечатать все главы одновременно, потому последовательность глав нарушена. Первый сборник автобиографических новелл «Воздушные фрегаты» вышел в 1974 г. По красоте стиля и широте охвата его можно назвать «энциклопедией» жизни омских художников 1920-1940-хх годов. Второй сборник новелл - «Черты сходства» - вышел уже после смерти поэта (М., Современник, 1982). И, наконец, спустя четверть века, в 2008 году были напечатаны все остальные новеллы книги «Стоглав» (М., Вече, 2008).

В 1979 году умирает жена Нина, а 21 июня 1980 года и сам поэт. Похоронен в Москве на Востряковском кладбище.

Награды и премии

• Государственная премия СССР (1974) - за книгу стихов «Гиперболы» (1972)
• Государственная премия РСФСР имени М. Горького (1966) - за книгу стихов «Первородство»
• Три ордена Трудового Красного Знамени (1964, 1970, 1975)
• «Серебряный Крест» (Орден труда с рубинами, 1949 г.), «Золотая Звезда» (1964 г.) и «Серебряная Звезда» (1970 г.) (все - Венгрия)
• Орден Кирилла и Мефодия I степени (Болгария) (1976)

Адреса

• 1905-1909 - ул. Лагерная (ныне - ул. Жукова; дом не сохранился).
• 1909-1932, 1935-1946 - ул. Красных Зорь, д. 30 (до 1919 г. - Никольский проспект). Памятник истории и культуры регионального значения «Жилой дом А. П. Вальса», сохранившийся одноэтажный деревянный дом; ныне находится под угрозой сноса.

• 1946-1957 - ул.11-я Сокольническая, д. 11, кв. 11 (ныне - ул. 4-я Сокольническая; дом не сохранился).
• 1957-1980 - Ломоносовский пр.

Музыкальные произведения на стихи поэта

На стихи Мартынова написано немного песен. Одним из первых музыкальных произведений стала кантата И. Дунаевского «Мы придём!» (1945). Кантата была написана в годы войны и отличается «драматическим пафосом и скорбной торжественностью».

В пятидесятые годы М. Таривердиев написал вокальный цикл на стихи «Вода», «Листья», «Вечерело». У барда В. Берковского есть песня «Ты относишься ко мне, как к полям…». В 1980-х гг. В. Бутусов (рок-группа «Наутилус Помпилиус») в первом альбоме «Переезд» использовал венгерскую поэзию в переводе Мартынова («В итальянской опере», «Битва с магнатом», «Музыка», «Ястребиная свадьба»). В следующих альбомах «Наутилус» так же прибегал к поэтическим переводам Мартынова - «Князь тишины» Эндре Ади стал заглавной песней для пятого альбома «Наутилуса».

Александр Локшин написал симфонию № 9 для баритона и струнного оркестра на стихи Леонида Мартынова (1975 год). Антон Шатько - песню «Нежность». Опера Андрея Семёнова «Омский пленник», 1996-1997 гг. (по поэме «Правдивая история об Увенькае, воспитаннике азиатской школы толмачей в городе Омске»).

В 2001 году композитор Владимир Евзеров написал песню "Лира" на стихи Мартынова, которую спел Валерий Леонтьев

Память о поэте

• В 1985 г. в доме-музее Ш. Петёфи в Кишкёрёшё (Венгрия) был открыт «парк» из скульптурных портретов крупнейших поэтов разных стран, переводивших Петёфи. 26 июля 1985 г. были установлены первые три памятника: поэтам Джузеппе Касони (Италия), Л. Мартынову и Ивану Вазову (Болгария). Памятник Л. Мартынову выполнил скульптор Тамаш Сабо (Tam?s Szab?). В настоящее время в «парке» увековечены 14 переводчиков поэзии Петёфи. Эта венгерская скульптура остаётся единственным в мире памятником Л. Мартынову.
• В 1995 году именем поэта назван бульвар в Омске. Поэт на этой улице не жил, но жил недалеко отсюда, на ул. Красных Зорь, д. 30 (бывший Никольский проспект). В начале бульвара в 2001 году был заложен памятный камень (трехтонный базальтовый камень) со словами на гранитной доске: «Капитану воздушных фрегатов Леониду Мартынову от омичей». Сегодня на бульваре Мартынова есть целая аллея литераторов: установлены памятные знаки-камни литераторам, чьи судьбы связаны с Омском, в том числе современникам поэта: П. Васильеву, П. Драверту, Г. Вяткину, А. Сорокину и другим.
• Имя поэта присвоено одной из муниципальных библиотек Омска.
• В Омске, как правило - в мае, проходят «Мартыновские чтения». Всего они были четырежды: в мае 1983, 1985, 1995 и 2005 годов. В 2005 г. они проходили в рамках юбилейных мероприятий, посвящённых 100-летию Мартынова. Исследователи сетуют, что литературное наследие Мартынова обширно, что ещё не всё напечатано, и многое затерялось в старых отечественных изданиях.

• 11 лет Мартынов жил в Москве по адресу 11-я Сокольническая улица, дом номер 11, квартира номер 11, комната площадью 11 квадратных метров. Число одиннадцать поэт считал счастливым. И завещал в день смерти положить ему на грудь одиннадцать камней из своей коллекции.
• В юности Мартынов, катаясь на лодке с другом на Иртыше, из озорства «срезал нос» глиссеру, на котором, как потом выяснилось, находился и наблюдал за происходящим сам адмирал Колчак. На причале друзей поджидали офицеры с глиссера. Однако Верховный правитель сказал им: «Пропустите господ гимназистов!», и инцидент был исчерпан.
• В 1932 г. «антисоветский ссыльный литератор» Мартынов писал ходатайство о переводе его вне Севкрая. Спустя год Москва разрешила: «Можно направить в Ср. Азию». Однако за прошедшее время коренным образом изменилась личная жизнь поэта, и он написал новое заявление с просьбой оставить его в Вологде.
• Друзья Л. Мартынова, писатели, композиторы и художники:

• В. Бутусов в первом альбоме «Наутилуса» использовал стихи венгерских поэтов в переводе Мартынова.
• Юрий Визбор высоко ценил поэмы Л. Мартынова, особенно «Тобольского летописца», и за день до смерти, в больнице, читал эту поэму вслух.
• Б. Слуцкий написал стихотворение «О Л. Н. Мартынове», которое имело подзаголовок «Статья»

Библиография

Стихотворения, поэмы, проза

• Грубый корм, или Осеннее путешествие по Иртышу: [Очерки] М.: Федерация, 1930.
• Стихи и поэмы. Омск: Областное издательство, 1939.
• Крепость на Оми: [Исторический очерк]. Омск: Омское областное государственное издательство, 1939 (на обложке: 1940).
• Поэмы. Омск: Государственное издательство, 1940.
• Поэмы. М.: Советский писатель, 1940.
• За Родину: Стихи. Омск, Омгиз, 1941.
• Мы придём: Книга стихов. Омск: Областное государственное издательство, 1942.
• Вперёд, за наше Лукоморье! Омск, Омгиз, 1942.
• Жар-цвет: Книга стихов. Омск: Областное государственное издательство, 1943 (на обложке: 1944).
• Повесть о Тобольском воеводстве Омск: Омгиз, 1945 (переиздание: Новосибирск, Зап.-Сиб. кн. изд-во, 1970).
• Лукоморье: Книга стихов. М.: Советский писатель, 1945.
• Эрцинский лес: Книга стихов. Омск: ОмГИЗ, 1945 (на обложке: 1946).
• Стихи. М.: Молодая гвардия, 1955 (переиздание: 1957).
• Лирика: Книга стихов. М.: Советский писатель, 1958.
• Стихотворения. М.: Художественная литература, 1961 (Серия «Библиотека советской поэзии»).
• Новая книга. Книга стихов. М.: Московский рабочий, 1962.
• Поэмы / [Вступительная статья С. Залыгина]. Новосибирск: Зап.-Сиб. кн. изд-во, 1964.
• Стихи. М.: Правда, 1964 (Б-ка «Огонёк»).
• Первородство: Книга стихов. М.: Молодая гвардия, 1965.
• Стихотворения и поэмы в 2-х томах. М.: Художественная литература, 1965.
• Голос природы. Книга стихов. М.: Советский писатель, 1966.
• Стихотворения. М.: Художественная литература, 1967 (серия «Библиотечка русской советской поэзии в 50 книжках»).
• Людские имена: Книга стихов. М.: Молодая гвардия, 1969.
• Во-первых, во-вторых и в-третьих: Стихи разных лет. М.: Молодая гвардия, 1972.
• Гиперболы: Книга стихов. М.: Современник, 1972 (переиздание: Стихи. М.: Современник, 1978).
• Избранная лирика. М.: Детская литература, 1973.
• Воздушные фрегаты: Книга новелл. М.: Современник, 1974.
• Пути поэзии. М.: Советская Россия, 1975 (Писатели о творчестве).
• Земная ноша: Книга стихов. М.: Современник, 1976.
• Собрание сочинений: В 3 т. М.: Художественная литература, 1976-1977.
• Узел бурь: Книга стихов. М.: Современник, 1979.
• Золотой запас: Книга стихов. М.: Советский писатель, 1981.
• Черты сходства: Новеллы. М.: Современник, 1982.
• Река Тишина: Стихотворения и поэмы, 1919-1936. (Предисловие С.Залыгина) М.: Молодая гвардия, 1983 (серия «В молодые годы»).
• Стихотворения и поэмы. М.: Современник, 1985 (Библиотека поэзии «Россия»).
• Воздушные фрегаты: Новеллы. Омск: Омское книжное издательство, 1985.
• Стихотворения и поэмы. Л.: Советский писатель, 1986 (Библиотека поэта. Большая серия).
• Стихотворения. М.: Советская Россия, 1987 (серия «Поэтическая Россия»).
• Избранные произведения в двух томах. М.: Художественная литература, 1990.
• Дух творчества: Стихотворения, поэмы. М.: Русская книга, 2000.
• У дверей вечности: Стихотворения. М.: ЭКСМО-Пресс, 2000.
• «Буря календарь листала…» М.: Молодая гвардия, 2005.
• Избранное. М.: Мир энциклопедий Аванта +, Астрель, 2008 (серия «Поэтическая библиотека»).
• Дар будущему: Стихи и воспоминания / Сост. Г. А. Сухова-Мартынова, Л. В. Сухова. М.: Вече, 2008.

Книги переводов

Большинство переводов вышли в коллективных сборниках переводов, хрестоматий, антологий. Ниже приведены семь книг переводов поэта.

• Такташ Х. Стихи / Пер. с татар. Л. Мартынова. М., 1948.
• Мадач Имре. Трагедия человека: Пьеса / Пер. с венг. Леонида Мартынова. М., 1964.
• Поэты разных стран: Стихи зарубежных поэтов в переводе Леонида Мартынова. М.: Прогресс, 1964. (Серия «Мастера поэтического перевода», вып.2).
• Такташ Х. Письма в грядущее: Стихотворения и поэмы / Пер. с татар. Л. Мартынова. Казань, 1971.
• Ади Э. Стихи / Пер. с венг. Леонида Мартынова. М., 1975.
• Межелайтис Э. Голос / Стихи в пер. Л. Мартынова. Вильнюс, 1977.
• Вёрёшмарти М. Чонгор и Тюнде: Пьеса-сказка / Пер. с венг. Л. Мартынова. М., 1984.

О поэте

• Никульков А. Леонид Мартынов. Новосибирск: Зап.-Сиб. кн.изд-во, 1969.
• Дементьев В. В. Леонид Мартынов. Поэт и время. М.: Советский писатель, 1971 (1986 - издание второе, дополненное).
• Лавлинский Л. Беседы с Леонидом Мартыновым // Поэт и критик. М.: Художественная литература, 1979. С. 3-56.
• Лавлинский Л. Мастерская вулкана (Беседы с Леонидом Мартыновым) // Мета времени, мера вечности: Статьи о современной литературе. М.: Художественная литература, 1986.
• Урбан А. Эпох соприкасатель (Леонид Мартынов) // В настоящем времени: Монография. Л.: Советский писатель, 1984. С. 210-253.
• Павловский А. Мирознание Леонида Мартынова // Советская философская поэзия. (Очерки). Л.: Наука, 1984. С. 83-127.
• Поварцов С. Над рекой Тишиной. Омск: Омское книжное издательство, 1988.
• Капитан воздушных фрегатов: К 90-летию со дня рождения Л. Н. Мартынова / Сост. И. Девятьярова. Омск: Департамент культуры и спорта администрации г. Омска, 1995.
• Сын Гипербореи: Книга о поэте. Омск: Инкомбанк, 1997.
• Воспоминания о Леониде Мартынове. Сборник. / Составители Г. А. Сухова-Мартынова и В. Г. Утков. М.: Советский писатель, 1989.
• Красников Г. Время собирать камни мироздания (Вступительная статья) // Л. Мартынов. Буря календарь листала. М.: Молодая Гвардия, 2005. С. 5-48.
• Шайтанов И. Леонид Мартынов / Художественные поиски и традиции в современной поэзии //Русская литература XX века. Под ред. В. В. Агеносова. 11 кл. Ч.2. М.: Дрофа, 2007.

Вместо предисловия

«Поэзия как волшебство» – так озаглавил одну из своих поэм Леонид Мартынов. Это же определение подходит и к творчеству самого Л. Мартынова. Создав свое поэтическое «Лукоморье», играя на своей «волшебной флейте» поэт сам превратился в волшебника-творца, не потеряв земли под ногами, не сбившись к пустой мечтательности. «Художник приходит в мир, чтобы увидеть мир заново…»,– так определил Мартынов призвание поэта. «В поэзии я ценю больше неповторимость, будь то неповторимость «Слова о полку Игореве» или стихов Маяковского или Ахматовой, словом, всё то, что не столько вытекает из традиции, сколько порождает её, люблю порождателей, а не подражателей».
Были и есть подражатели Маяковского, Есенина, Бродского… А подражателей Мартынова нет!

Четверть века поэта нет с нами, но его «волшебная флейта» звучит также современно, как и прежде. Его флейта имеет много тембров и регистров: злободневность, архаика, философия, история…
При этом поэзия Л.Мартынова – не досужее чтиво. Многие его стихи требуют умственной работы, прочтения в полном значении этого слова. Точнее, чем сам Мартынов, не скажешь:

Есть книги –
В иные из них загляни
И вздрогнешь:
Не нас ли
Читают
Они!

22 мая 2005 исполняется сто лет со дня рождения Леонида Николаевича Мартынова. К этому событию и приурочена данная публикация.

М. Орлов

Рождение поэта

Л.Н.Мартынов родился 9 (22) мая 1905 года в городе Омске в разночинной семье. Отец Николай Иванович – техник путей сообщений. Мать Мария Григорьевна (урождённая Збарская) –дочь военного инженера, учительница.
Раннее детство поэта прошло в служебном вагоне отца. Только перед первой мировой войной отец Леонида Мартынова окончательно поселился в Омске и перешёл на службу в Управление железных дорог Сибири. Мартыновы жили в бывшем доме ссыльного поселенца Адама Вальса, на улице Никольской (ныне – улица Красных Зорь).
Вот что писал об отроческих годах Леонида Мартынова, исследователь его биографии и творчества В. Дементьев: «Пути заядлого книгочия привели его, еще до поступления в гимназию, в городские библиотеки. В мужскую гимназию города Омска он поступил разнообразно и широко подготовленным юношей. Гимназисту Мартынову легко давались древние и новые языки, история, география, вообще гуманитарные науки. Однако на его духовное и нравственное формирование в ещё большей степени оказывала атмосфера городской жизни, родного дома, семьи…Никольская и близлежащие улицы, равно как и находившийся неподалёку Казачий базар, позволяли остро почувствовать подростку
поразительную смесь языков, обычаев, нравов, одежд обитателей этих городских кварталов, заселённых ремесленниками, мелкими служащими, домовладельцами вроде Адама Вальса. Здесь звучал колокол крохотного костела и слышался звон трамвая, цоколи подковы ломовых и на базарной площади мелькали лисьи малахаи киргизов, бархатные шапочки казашек, виднелись казачьи папахи и картузы мастеровых из ссыльнопереселенцев». Может быть, уже тогда в юном Мартынове зрела мысль о близости, одновременности на шкале культуры самых далеких друг от друга понятий, явлений, эпох.
Началась первая мировая война.

Так вдали, в глуши, в Сибири,
На народ смотрел народ –
В представлениях о мире
Назревал переворот…

(«Сколько ты ни шевелись там…»)

Первые стихи Мартынова написаны под влиянием поэзии И. Анненского, В. Брюсова, А. Белого, А. Блока, М. Кузмина, Ю. Балтрушайтиса, И. Северянина и других поэтов.

По свидетельству современников, Мартынов встретил Октябрь восторженно. Будучи непосредственным свидетелем революционных событий, поэт многократно обращался в своём творчестве к событиям той эпохи. Но восторженность не помешала поэту видеть революционные события во всём их многообразии и противоречивости.

Выдвинутые подбородки,
Суковатые кулаки…
Это было в рабочей слободке
Над гранитным бортом реки.

__
так у В. Дементьева

Сцапали фараона:
«А ну-ка сюда волоки!»,
Нынче не время оно
Над гранитным бортом реки.

И разговор короткий –
Слова не говоря…
Это было в рабочей слободке
В пламени Октября…

(«Выдвинутые подбородки…»)

Это стихотворение написано Мартыновым, когда ему было пятнадцать лет от роду!
А в шестнадцать лет он пишет:

Звёзды пятиугольные
Вместо сердец у нас.
Мечтой о благополучии
Мы оперируем зло,
Ждём, чтоб огнями не жгучими
Будущее зацвело.
И притворяемся глупыми –
Умными жить больней…

(«Мы – футуристы невольные…», вариант)

Позднею ночью город пустынный
При бертолетовых вспышках зимы.
Нежная девушка пахнет овчиной,
И рукавички на ней и пимы.

Нежная девушка новой веры –
Грубый румянец на впадинах щек,
А по карманам у ней револьверы,
А на папахе алый значок.

Может быть, взять и гранату на случай?
Памятны будут на тысячи лет
Мех полушубка горячий, колючий
И циклопический девичий след.

(«Позднею ночью город пустынный…»)

В Омске, как мы знаем, находилась ставка Колчака. В 1919 году Мартынов пишет:

Бегут вассалы Колчака,
В звериные одеты шкуры,
И дезертир из кабака
Глядит на гибель диктатуры.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
И лес лилов, и снег стал розов,
И розовая ночь была,
И с отступающих обозов
Валились мертвые тела.

За взрывом взрыв над полем боя
Взлетал соперником луне,
И этот бой покрыл былое,
И день настал
В другой стране.

Чуть позднее (в 1924) Мартынов пишет поэму «Адмиральский час», посвященную пребыванию армии Колчака в Омске.
С начала двадцатых годов Мартынов работает оперативным журналистом различных газет Омска. Одно время он работал вместе с известным писателем Сергеем Залыгиным, который вспоминал: «Боже мой, какие дежурные очерки писал я и какие необыкновенные – он! Уже по самому материалу необыкновенные, свойственные только ему и никому больше.
Вот он пишет о спасателе водной станции на Иртыше, который, сам не умея плавать, но хорошо управляя лодкой и пользуясь им самим изобретённой снастью, уже спас несколько человек.
И ругали его на редакционных летучках: и чего только он пишет? Где выкапывает? «Спасатель не умеет плавать, это же товарищи, позор, а наш корреспондент делает такого человека чуть ли не положительным героем!» …Нам был нужен очерк о «типичном» и совершенно понятном для читателя, критика его очерков к этому и сводилась: «Читатель не поймет!»…».

Об этих временах Мартынов вспоминал:

Приятель, отдал молодость свою
Ты в дар редакционному безделью.
Газетчик ты и мыслишь нонпарелью, –
Я хохоча прочел твою статью.
Тебе ль касаться ведомственных тем!
Ведь наших дней трескуч кинематограф,
Ведь Гепеу – наш вдумчивый биограф –
И тот не в силах уследить за всем.

(«Корреспондент», отрывок, 1927)

Строка «ведь Гепеу – наш вдумчивый биограф» оказалась для Мартынова пророческой. Второго июля 1932 года он был осуждён Особым Совещанием при Коллегии бывшего ОГПУ по ст. 58-10 УК к высылке на три года в г. Вологду. И хотя в Вологде Мартынов работал по специальности – хроникёром в газете «Красный Север», он был окольцован «вдумчивым биографом» до последних дней жизни. (Поэт был реабилитирован через девять лет после смерти – в 1989 году.) В этот период Мартынов свои стихи публиковал под псевдонимом Мартын Леонидов. Сам поэт так называл причину ссылки: «Был гоним за ношенье сказочной дохи».
В Вологде Л. Мартынов знакомится со своей будущей женой – Ниной Анатольевной Поповой, работавшей в то время секретарем-машинисткой в редакции газеты «Красный Север».

Сонм мотыльков вокруг домовладенья
Порхал в нетерпеливом хороводе,
Но, мотыльков к себе не допуская,
Домохозяин окна затворил,
И мне, судьбой дарованному гостю,
Открыл он двери тоже неохотно.
Я понял, что ночное чаепитье
Организовано не для меня.

Я это понял.
Что же было делать?
Вошел я.
Сел к столу без приглашенья.
Густое ежевичное варенье
Таращило засахаренный глаз;
И пироги пыхтели, осуждая;
И самовар заклокотал, как тульский
Исправник, весь в медалях за усердье,–
Как будто б я всё выпью, всё пожру!

«Она приехала!» – сказал художник.
И вот я жду: поджавший губки ангел,
Дыша пачулями, шурша батистом,
Старообразно выпорхнет к столу.

Но ты вошла…
Отчетливо я помню,
Как ты вошла – не ангел и не дьявол,
А теплое здоровое созданье,
Такой же гость невольный, как и я.
Жена ему?
Нет! Это толки, враки.
Рожденному в домашнем затхлом мраке,–
Ему, который высох, точно посох,
Вовек не целовать такой жены!

Я это понял.
Одного лишь только
Не мог понять: откуда мне знакомы
Твое лицо, твои глаза, и губы,
И волосы, упавшие на лоб?
Я закричал:
«Я видел вас когда-то,
Хотя я вас и никогда не видел.
Но тем не менье видел вас сегодня,
Хотя сегодня я не видел вас!»
И, повторяя:
«Я вас где-то видел,
Хотя не видел…
Чаю?
Нет, спасибо!»
Я встал и вышел,
Вышел на веранду,
Где яростно метались мотыльки.

Ты закричала:
«Возвратитесь тотчас!»
Я на веранду дверь открыл широко,
И в комнату ворвалось сорок тысяч
Танцующих в прохладе мотыльков.
Те мотыльки толклись и кувыркались,
Пыльцу сшибая с крылышек друг другу,
И довели б до головокруженья,
Когда б я не глядел в твои глаза.

(«Подсолнух», отрывок)

В 1935 году, после окончания ссылки, Мартыновы возвращаются в Омск. Процитирую уже упоминавшегося В. Дементьева: «Жили Мартыновы, как и прежде, в том же домике, некогда принадлежавшем Адаму Вальсу, в комнате, переоборудованной из бывшей передней. Здесь-то, в этом закутке, как называл комнатку Леонид Мартынов, где умещались кровать да стол для работы, освещенный даже днем электрической лампой, и была написана поэма «Правдивая история об Увенькае».
В эти же годы, до войны, Мартынов пишет ещё три поэмы «Тобольский летописец», «Русский инженер», «Рассказ о Василии Тюменце». Главные герои его поэм – правдоискатели, готовые во имя справедливости и истины пойти на любые жертвы, а сами поэмы – исторические летописи.
К концу тридцатых годов Мартынов уже известен не только в Сибири, но и в обеих столицах. В 1940 году в московском издательстве «Советский писатель» вышла его книга «Поэмы». Заметное место в творчестве Мартынова этого периода занимает стихотворение «Замечали – по городу ходит прохожий…».

Замечали –
По городу ходит прохожий?
Вы встречали –
По городу ходит прохожий,
Вероятно, приезжий, на нас непохожий?
То вблизи он появится, то в отдаленье,
То в кафе, то в почтовом мелькнёт отделенье.
Опускает он гривенник в щель автомата,
Крутит пальцем он шаткий кружок циферблата
И всегда об одном затевает беседу:
«Успокойтесь, утешьтесь – я скоро уеду!»
Это – я!
Тридцать три мне исполнилось года.
Проникал к вам в квартиры я с черного хода.
На потёртых диванах я спал у знакомых,
Приклонивши главу на семейных альбомах.
Выходил по утрам я из комнаты ванной.
«Это гость»,– поясняли вы мельком соседу
И попутно со мной затевали беседу:
«Вы надолго к нам снова?»
– «Я скоро уеду»
–«Почему же? Гостите. Придете к обеду?»
– «Нет».
– «Напрасно торопитесь. Чаю попейте.
Отдохните да, кстати, сыграйте на флейте».
Да! Имел я такую волшебную флейту.
За мильоны рублей ту не продал бы флейту.
Разучил же на ней лишь одну я из песен:
«В Лукоморье далеком чертог есть чудесен!»
Вот о чем вечерами играл я на флейте.
Убеждал я: поймите, уразумейте,
Расскажите знакомым, шепните соседу,
Но, друзья, торопитесь,– я скоро уеду!
Я уеду туда, где горят изумруды,
Где лежат под землей драгоценные руды,
Где шары янтаря тяжелеют у моря.
Собирайтесь со мною туда, в Лукоморье!
О! Нигде не найдете вы края чудесней!
И являлись тогда, возбужденные песней,
Люди. Разные люди. Я видел их много.
Чередой появлялись они у порога.
Помню – некий строитель допрашивал строго:
«Где чертог? Каковы очертанья чертога?»
Помню также – истории некий учитель
Всё пытал: «Лукоморья кто был покоритель?»
И не мог ему связно ответить тогда я…
Появлялся еще плановик, утверждая,
Что не так велики уж ресурсы Луккрая,
Чтобы петь о них песни, на флейте играя.
И в крылатке влетал еще старец хохлатый,
Непосредственно связанный с Книжной палатой:
«Лукоморье! Изволите звать в Лукоморье?
Лукоморье отыщете только в фольклоре!»
А бездельник в своей полосатой пижамке
Хохотал: «Вы воздушные строите замки!»
И соседи, никак не участвуя в споре,
За стеной толковали:
«А?»
– «Что?»
– «Лукоморье?»
– «Мукомолье?»
– «Какое еще Мухоморье?»
– «Да о чем вы толкуете? Что за исторья?»
– «Рукомойня? В исправности».
– «На пол не лейте!».
– «Погодите – в соседях играют на флейте!»
Флейта, флейта!
Охотно я брал тебя в руки.
Дети, севши у ног моих, делали луки,
Но, нахмурившись, их отбирали мамаши:
«Ваши сказки, а дети-то все-таки наши!
Вот сначала своих воспитать вы сумейте,
А потом в Лукоморье зовите на флейте!»

(«Замечали – по городу ходит прохожий…», отрывок)

Это стихотворение включено во все прижизненные издания стихов поэта. Как хороши бытовые обороты в этом романтическом стихотворении, которое наполнено современными реалиями. А как великолепно звучат канцеляризмы! «Мартынов вводит газетную, бытовую лексику смело и перемежает областными речениями, древними словами. Как самоцветы сверкают разными гранями слова в его стихах. От этого создается такая объемность, как сказал бы Гоголь «зернистость» языка»,– так восторженно прокомментировал это стихотворение поэт Евг. Винокуров. Стихотворения «Подсолнух» и «Замечали – по городу ходит прохожий…» – бесспорные жемчужины русской поэзии, написанные сложившимся мастером. Да и сам поэт недвусмысленно заявляет об этом, отчетливо проводя грань между художником и обывателем.
Л.Н. Мартынов в этот период работает редактором омского областного книжного издательства.

Ты – царь? Цари!

В первые и самые напряженные месяцы войны Л. Мартынов писал много, писал
вдохновенно, писал с твердой уверенностью в нашей окончательной победе. Его стихотворения были собраны в две книжки – «За Родину!» (1941) и «Мы придем!» (1942).
Самым ярким выступлением военных лет был его очерк «Вперед, за наше Лукоморье».
«Сибирь пришла, чтобы победить. Она победит!» – так четко определил значение очерка поэт Георгий Суворов в своем письме, которое было приложено к отдельному изданию очерка.
В 1942 году поэт принят в Союз писателе СССР.
Важной вехой для Мартынова было издание сборника стихов «Лукоморье» («Советский писатель»,1945). Поэт Николай Старшинов вспоминал: «…Помню, как в 1945 году его книга «Лукоморье» ходила по рукам, в библиотеке Литературного института имени А.М. Горького взять ее было невозможно.
Нас захватила необычность его стихов, их свободная разговорная стихия, мудрость, покорила улыбка поэта – то добрая, а то ироническая; сказочность, переплетающаяся с самыми достоверными подробностями жизни».
Выше упоминалось, что поэт уже был «гоним за ношенье сказочной дохи». Когда в 1946 году в омском издательстве вышла книга стихов «Эрцинский лес», то книга подверглась разнузданной и несправедливой критике. Тираж пошел под нож! ПОСЛЕДУЮЩИЕ ДЕВЯТЬ ЛЕТ МАРТЫНОВА НЕ ПЕЧАТАЛИ.

Мир завистников и злыдней
Всё ехидней, всё опасней…

Красота всё безобидней,
Миловидней и прекрасней.

Чтоб они не смели трогать
И сживать тебя со света,
Покажи им острый коготь –

Будь уверена, что это
И тебя не опорочит,
И мерзавцев озадачит!

А она в ответ хохочет
Так печально, будто плачет.
(«Красота»)

Поэт на целое десятилетие уходит в переводы. Венгры Шандор Петефи, Аттила Йожеф, Дюла Ийеш, Антал Гидаш, сербка Десанка Максимович, поляки Констанцы Галчинский, Адам Мицкевич, Юлиан Тувим, чехи Иржи Волькер и Витезслав Незвал, итальянец Сальваторе Квазимодо, чилиец Пабло Неруда – далеко не полный перечень поэтов, переводимых Мартыновым. Литературоведы подсчитали, что всего Мартыновым переведено более 100000 поэтических строк. Этот титанический труд не остался незамеченным, но … правительством Венгерской Народной Республики. В 1949 году он награждается венгерским орденом Серебряный крест, а в 1970 году – орденом Золотая звезда.
Поэт вынужден писать в «стол». Следует сказать, что Мартынов не был ни диссидентом ни антисоветчиком и, конечно же, мог бы писать о «пашнях и стройках». Поэта-мыслителя волновали другие, глобальные, вселенские проблемы. Отвечая своим «гонителям», поэт пишет:

Я понял!
И ясней и резче
Жизнь обозначилась моя,
И удивительные вещи
Вокруг себя увидел я.

Увидел то, чего не видит
Иной вооруженный глаз
И что увидеть ненавидит:
Мир я увидел без прикрас!

Взор охватил всю ширь земную,
Где тесно лишь для пустоты.
И в чащу он проник лесную,
Где негде прятаться в кусты.

Я видел, как преображала
Любовь живое существо.
Я видел Время, что бежало
От вздумавших убить его.

Я видел очертанья ветра,
Я видел, как обманчив штиль.
Я видел тело километра
Через тропиночную пыль.

О, вы, кто в золоченой раме
Природы видите красу,
Чтоб сравнивать луга с коврами
И с бриллиантами росу,–

Вглядитесь в землю, в воздух, в воду
И убедитесь: я не лгу,
А подрумянивать природу
Я не хочу и не могу.

Не золото – лесная опаль,
В парчу не превратиться мху,
Нельзя пальто надеть на тополь,
Ольху не кутайте в доху;

Березки не рядите в ряски,
Чтоб девичью хранить их честь.
Оставьте! Надо без опаски
Увидеть мир, каков он есть!

(«Я понял…», 1947)

Позднее Мартынов добавляет:

Поэзия
Отчаянно сложна,
И с этим очень многие боролись,
Крича, что только почвенность нужна,
В виду имея только хлебный колос.

Но иногда, в словесном щебне роясь,
И там, где не восходит ни зерна,
Ее мы обнаруживаем,
То есть
Она везде, и не ее вина,
Что, и в земле и в небе равно кроясь,
Как Эребус, венчая Южный полюс,
Поэзия не ребус, но вольна
Звучать с любого белого пятна,
Как длинная и средняя волна,
И на волне короткой весть и повесть!

(«Поэзия отчаянно сложна…»)

В конце сороковых годов Мартынов становится жителем Москвы. Вместе с женой он поселяется в районе старых Сокольников в ветхом, еще конца девятнадцатого века, деревянном доме. В. Дементьев пишет об этом периоде жизни Мартынова: «Здесь, в Москве, Леонида Мартынова в неизмеримо большей степени, чем в молодости, стали занимать общие мировоззренческие вопросы… Облик гигантского города привлекал Мартынова и своим космизмом, и своим особым – ускоренным – ходом времени, и своими чудесами и превращениями…».
Мартынову было дозволено печататься в 1955 году. Вышел его новый сборник под скромным названием «Стихи», который получил огромный общественный резонанс.
Читатель заждался его «странного» лирического героя, его сложных смысловых ассоциаций, его метафорического языка.

А. Пушкин в сонете «Поэту» наставлял собратьев по перу: «Ты – царь!». Да и сам Мартынов в стихотворении «Царь природы» восклицал: «О царь! Прошу тебя: цари!». И поэт царил. За письменным столом Мартынов был самодержцем творческого процесса:

Из смиренья не пишутся стихотворенья.
И нельзя их писать ни на чье усмотренье.
Говорят, что их можно писать из презренья.
Нет!
Диктует их только прозренье.

Конечно, поэта волновали не только проблемы творчества, мироощущения. Он автор множества лирических произведений.

День кончился.
Домой ушел кузнец –
Знакомый, даже свойственник мне дальний.
Я в кузнице остался наконец
Один.
И вот, склоняясь над наковальней,
Ключ для очей, для уст и для сердец
Я выковал.
Мерцал он, как хрустальный,
Хоть был стальным,– та сталь была чиста,
И на кольце твое стояло имя.
Тебе я первой отомкнул уста.
Но тотчас их связала немота –
Так тесно сблизились они с моими!
Тут сердце я открыл твое ключом,
Чтоб посмотреть, что будет в нем и было.
Но сердце не сказало ни о чем,
Чего б не знал я. Ты меня любила.
И я решил открыть твои глаза,
Чтоб видеть всё смогли они до гроба.
Но за слезой тут выпала слеза…
Я говорю: не радость и не злоба,
А слёзы затуманили глаза,
Чтоб ничего не мидели мы оба!

(«Ключ»)

* * *
Добрая женщина,
Пожилая,
Мне рассказала, что видела сон –
Будто бы с неба спустился, пылая,
Солнечный луч, и попался ей он
В голые руки, и щекотно, колко
Шел сквозь него электрический ток…
Кончик луча она вдела в иголку –
Вздумала вышить какой-то цветок,
Будто из шелка…
И тем вышиваньем
Залюбовался весь мир, изумлен.

Женщина, с искренним непониманьем,
Робко спросила: «К чему этот сон?»

Я объяснил ей, что сон этот в руку!
Если уж солнцем пошла вышивать –
Это не склоку сулит и не скуку
И неприятностям тут не бывать.
Это навеяно воздухом вольным!
Ведь не способна ни рваться, ни гнить
Даже в ушке этом тесном игольном
Великолепная светлая нить.
«Будьте,– сказал я,– к удаче готовы!
Так не приснится и лучшей швее
В перворазрядном большом ателье».

Женщина робко сказала:
«Да что вы!»

(«Сон женщины»)

Эти стихотворения характерны для Л. Мартынова. Соседство реалий и фантазий (свойственник мой дальний – ключ для сердец; женщина пожилая – солнцем пошла вышивать) создает неповторимый, свойственный только для Мартынова колорит, декорацию. Мартынов никогда не был фотографом злободневности, оставаясь художником-импрессионистом, при этом не срываясь в бездну абстракции. Поэт не делал из своего метода тайны:

Меня томили
Сложные вопросы,
Которые поставить я взялся,
И улетел я от житейской прозы
В поэзию, как будто в небеса.

Но не могу смотреть как на чужую
На эту Землю, близкую вдали,
И вот с высот небесных нисхожу я
В поэзию, как будто в глубь Земли.

И не вини меня в непостоянстве,
О, небо грез, с чьих грозных круч я слез
В предел Земли, которая в пространстве
Не что иное, как комок небес!

(«Кусок небес»)

Казалось бы, Л. Мартынов приоткрыл завесу, простите за клише, своей «творческой лаборатории»,– изучай, перенимай! Но пока этого сделать никому не удалось!

Если прочитать стихи, скажем, С. Есенина в хронологическом порядке, то даже не литературовед безошибочно почувствует разницу между стихами раннего Есенина и стихами зрелого Есенина. Л. Мартынов и здесь стоит особняком. Стихи Мартынова хронологически неразличимы. Поднявшись в пятнадцать лет на гроссмейстерский уровень (пользуясь шахматной терминологией), поэт никогда не опускался до уровня перворазрядника. В том возрасте, когда отроки только осваивают рифмы типа «кровь – любовь», «осень – просинь», поэт создавал технически совершенные,
«взрослые» по тематике, стихи. Этот феномен Мартынова трудно объяснить, ведь он поэтически мужал в провинциальном Омске, далеком от поэтического бомонда (а может быть, в этом и кроется разгадка?). Видимо, прав был С. Маршак, когда писал не то в шутку, не то всерьез:

Мой друг, зачем о молодости лет
Ты сообщаешь публике читающей?
Тот, кто не начал, – не поэт,
А кто уж начал, тот – не начинающий.

Не без иронии, Мартынов писал тем, кто пытался алгеброй поверить его, мартыновскую гармонию:

Творим мы из чего-то что-то,
но что творим мы из чего,–
не ваша, умники, забота.
И в том искусства торжество!

(Как тут не вспомнить ахматовское: «Когда б вы знали из какого сора…»)

Несколько слов о технике Л.Н. Мартынова.
Талантливый композитор безошибочно определяет тональность своего будущего произведения, которая позволяет ему раскрыть ту или иную музыкальную тему. Такое же «чутье» было свойственно и Мартынову. В его творчестве мы обнаруживаем почти все устоявшиеся формы и размеры: от двустиший до поэм, от ямба до гексаметра, от метрической прозы до верлибра. Добиваясь совершенства той или иной формы, Мартынов, тем не менее, никогда не принадлежал к лагерю «акмеистов» с их жестко поставленной задачей «стихотворного мастерства». Зачастую Муза Мартынова покидала железную клетку догм и «правил» стихосложения. В этом смысле характерно стихотворение «Тишина» (отрывок):

– Ты хотел бы вернуться на реку Тишину?
– Я хотел бы. В ночь ледостава.
– Но отыщешь ли лодку, хотя бы одну,
И возможна ли переправа
Через темную Тишину?
В снежных сумерках, в ночь ледостава,
Не утонешь?
– Не утону!
В городе том я знаю дом.
Стоит в окно постучать – выйдут меня встречать.
Знакомая одна. Некрасивая она.
Я ее никогда не любил.
– Не лги!
Ты ее любил!
– Нет! Мы не друзья и не враги.
Я ее позабыл.
Ну так вот. Я скажу: хоть и кажется мне,
Что нарушена переправа,
Но хочу еще раз я проплыть по реке Тишине
В снежных сумерках, в ночь ледостава…

Поэт Евг. Винокуров писал: «Или вот «Река Тишина». В таинственном стихотворении, написанном нервным, каким-то задыхающимся ритмом, включен диалог такой бытовой, современный, который придает этому стихотворению еще большую тревожность и загадочность». Выскажу собственное мнение: создать подобный «нервный и задыхающийся» ритм куда сложней, чем вписаться, скажем, в онегинскую строфу.
Да и в традиционные формы поэт привносил элементы новизны. Еще в 1921 году он написал сонет «Алла» (поэту 16 лет):

Вы уедете скоро. У платформы вокзала
Будет биться метель в паровозную грудь.
Улетая, завьюжится талая муть.
Я назад возвращусь, спотыкаясь о шпалы.

Рыжеокая девушка, белая Алла,
Не забудьте, кончая намеченный путь,
Сквозь окошко вагона свой стан перегнуть,
Удивляясь, как быстро Сибирь убежала.

И, взлетая на черную спину Урала
И спускаясь в долину голодных смертей,
Вспоминайте о том, как простились устало

Мы с больными улыбками умных детей,
Чтобы встретиться вновь в суете карнавала
Под веселыми масками старых чертей.

Нетрудно заметить, что сонет написан не ямбом, традиционным для сонета, а анапестом.
Характерно для Мартынова следующее стихотворение:

Когда раскапывали Помпею,
Был обнаружен в пепле ряд пустот,
И затруднялись люди, не умея
Какой-то метод, этот или тот,
Тут применить, чтоб разгадать загадку.
Но всё же догадались наконец,
С раствором гипса приготовить кадку,
Лить в дырку гипс, как в формочку свинец.
И этот гипс, заполнив пустоту,
Застыл и принял очертанья тела,
Которое давно уже истлело
В объятьях пепла, и не красоту
Являл тот слепок, а предсмертных мук
Невыразимо ясную картину –
Несчастного помпейского детину,
От глаз не отрывающего рук.

Я видел эту жуткую статую,
Напоминающую о беде.

И если слышу проповедь пустую,
Хоть чью угодно, безразлично где,
И если слушаю пустые строфы,
И перед беспредметным полотном,–
Я думаю лишь только об одном:
А какова причина катастрофы?

Первая строка стихотворения больше похожа на прозу. Подобный «затакт» (так часто встречающийся в музыке) Мартынов применял часто. Но вот парадокс: попробуйте забыть первые две строки этого стихотворения. Не удастся! Здесь мы соприкасаемся с настоящими тайнами творца («Дело пахнет искусством»,– строка Мартынова).
Поэт не боится вставить в стихотворение «непоэтические» слова: кадка, дырка, формочка. Сочетание «высокого штиля» и «прозы жизни» – излюбленный прием Мартынова. Позднее этот приемом широко использовал И.Бродский. Но планка «прозы жизни» Бродского иногда опускалась до натурализма, что придавало явно выраженный оттенок цинизма и, в ряде случаев, снобизма. Мартынов же всегда оставался интеллигентом, оптимистом.
Язык Мартынова богат: от фольклора до научных терминов. И здесь Мартынов – из ряда вон. Ему удалось избежать стилизации «под фольклор» (чего не смог избежать даже Н. Клюев). С другой стороны, поэт никогда не кичился своей ученостью, не превращал поэзию в ребус или трактат (а это уже «грешок» многих современных авторов). Стихи Мартынова читаются без энциклопедического словаря. Ему был чужд словесный эквилибр: он не писал ни акростихов, ни палиндромов, ни прочих стихов «для зрения». Мартынов не «снимал скальп» со словоформ, как это делал Хлебников.
В стихах Мартынова нет морализирования, нет наставлений, но постоянно чувствуется какая-то неназойливая нравственная струна. Поэт не скрывал своего мнения о каком-то событии, явлении и, порой, бывал категоричен:

И вскользь мне бросила змея:
«у каждого судьба своя!»
Но я-то знал, что так нельзя –
Жить извиваясь и скользя.

У поэта было право на подобную категоричность – он прожил свою жизнь именно так: не «извиваясь» и не «скользя».
В своих поэмах Л. Мартынов часто прибегал к сверхдлинным размерам с внутренними рифмами.

Известно, что в краю степном, в старинном городе одном,
жил Бальмонт – мировой судья.
Была у Бальмонта семья.
Все люди помнят этот дом, что рядом с мировым судом
стоял на берегу речном, в старинном городе степном…

(Начало поэмы «Поэзия как волшебство»)

____
– Известно, что С. Есенин некоторые стихи писал в два этапа. На первом этапе поэт создавал совершенный, с точки зрения «правил» стихосложения, набросок. На втором этапе поэт сознательно «портил» стихи: вводил перебои ритма и даже ухудшал рифму. Мне представляется, что этим приемом пользовался и Л. Мартынов.

В современной поэзии длинные и сверхдлинные размеры – не редкий гость, но авторы не утруждают себя поиском внутренних рифм, при этом рифмовка окончаний строк становится почти незаметной – велика длина строк (впрочем, и эта техника имеет право на существование).
Леонида Мартынова отличала удивительная чуткость к скрытым возможностям языка и необычайно активное, властное отношение к слову. Мартынов мог к одному словесному корню присоединить самые неожиданные флексии – и тогда возникало чудо стиха:

Жухни,
Черт Багряныч,
И одно пророчь:
«Будет луночь, саночь! Всё иное прочь!»

(«Черт Багряныч»)

Инструментовка некоторых стихов поражает:

Что я пишу?
О, я хорошо соображаю, что я пишу,
Вновь и вновь преображаясь в мятущегося юношу,
С бурсаками припадавшего к медоквасному ковшу
Много прежде, чем с буршами выпить кипучего пунша.

(«Много прежде»)

Много ли подобных примеров в русской поэзии? И опять кусок прозы: «Что я пишу? О, я хорошо соображаю, что я пишу…», и опять «затакт», и опять эти строчки не забываются…
Пророчество в поэзии Мартынова – это тема отдельного исследования. Ограничимся лишь стихотворением, написанным за четверть века до Чернобыля:

Где-то там
Испортился реактор
И частиц каких-то напустил.
Известил о том один редактор,
А другой не известил.
И какой-то диктор что-то крикнул,
А другой об этом ни гу-гу.
Впрочем, если б и никто ни пикнул,
Всё равно молчать я не могу!

(«Где-то там…)

Мы всё обратно вечности вернём

В семидесятые годы вышло несколько книг Л. Мартынова. Он – признанный поэт. В 1971 году Мартынов награждается орденом Трудового Красного Знамени. В 1974 году поэт удостоен Государственной премии СССР и награждается ещё одним орденом Трудового Красного Знамени, а в 1976 году – болгарским орденом Кирилла и Мефодия.
Пришло время осмысления пройденного пути, подведения итогов.
На излете жизни Мартынов пишет супруге:

Он залатан,
Мой косматый парус,
Но исправно служит кораблю.
Я тебя люблю.
При чем тут старость,
Если я тебя люблю!

Может быть,
Обоим и осталось
В самом деле только это нам,–
Я тебя люблю, чтоб волновалось
Море, тихое по временам…

Леонид Мартынов в книге «Узел бурь» заметил, что самые лучшие стихи те, которые написаны «несмотря ни на что». В. Дементьев пишет: «Это «несмотря ни на что» было и оставалось его пафосом и его душевной опорой до последних дней жизни, когда невзгоды одна за другой обрушивались на него: не стало жены и верного друга Н.А. Мартыновой-Поповой, болезнь и одиночество, казалось бы, совсем одолели поэта. Правда, близкие друзья помогали Леониду Мартынову всем, чем могли, но несравненно большую помощь он оказывал себе сам, продолжая писать «несмотря ни на что»! Его жизнь была жизнью подвижника…». За год до смерти поэт пишет:

Приходит время уверять,
Что нету равных мне по силе,
Приходит время умерять
Свои могучие усилья.

Приходит время убирать
Сеть паутины в доме отчем,
Приходит время умирать,
Но и оно проходит, впрочем!

(«Приходит время»)

Последнее пророчество поэта:

Мы всё обратно вечности вернём –
Жизнь, взятую лишь напрокат и даром,
Но дай мне, небо, с ней покончить днем –
Срази однажды солнечным ударом!

И небеса вняли мольбам поэта: Л.М. Мартынов умер от удара (инсульта) 21 июня 1980 года, похоронен на Востряковском кладбище.

Сделан шаг.
Еще не отхрустела
Под подошвой попранная пыль,
А Земля за это время пролетела
Не один десяток миль…
Множество каких-то древних стадий,
Русских верст, китайских ли –
Все это осталось где-то сзади
И назад не повернуть Земли.
И не забежать, опережая,
И ее в объятиях не сжать;
Умоляя или угрожая,
Все равно ее не задержать –
Эту Землю,
Землю на которой
Захрустел под микропорой шлак,
Землю, послужившую опорой,
Чтобы сделать
Следующий
Шаг!

ПРИЛОЖЕНИЯ

Лет через сто,
А то и через двести,
А то и через тысячу почти,
Поэты, не пропавшие без вести,
Вновь удостоимся мы быть в чести.

Нас воскресят, изучат, истолкуют,
Порой анахронизмами греша…
Но что-то не особенно ликует
От этого бессмертная душа.

И мы не лопнем от восторга, ибо
Нас разглядеть и опыт наш учесть
И раньше, разумеется, могли бы!
Но вообще –
Благодарим за честь!

Леонид Мартынов

Л. Мартынову

Окно выходит в белые деревья.
Профессор долго смотрит на деревья
и очень долго смотрит на деревья
и очень долго мел крошит в руке.
Ведь это просто –
правила деленья!
Забыл – подумать –
правила деленья.
Ошибка!
Да!
Ошибка на доске!
Мы все сидим сегодня по-другому,
и слушаем, и смотрим по-другому,
да и нельзя сейчас не по-другому,
и нам подсказка в этом не нужна.
Ушла жена профессора из дому.
Не знаем мы,
куда ушла из дому,
не знаем,
отчего ушла из дому,
а знаем только, что ушла она.
В костюме и немодном, и неновом, –
как и всегда, немодном и неновом,
да, как всегда, немодном и неновом, –
спускается профессор в гардероб.
Он долго по карманам ищет номер:
«Ну что такое?
Где же этот номер?
А может быть,
не брал у вас я номер?
Куда он делся? –
Трет рукою лоб. –
Ах, вот он!..
Что ж,
как видно, я старею,
Не спорьте, тетя Маша,
я старею.
И что уж тут поделаешь –
старею…»
Мы слышим –
дверь внизу скрипит за ним.
Окно выходит в белые деревья,
в большие и красивые деревья,
но мы сейчас глядим не на деревья,
мы молча на профессора глядим.
Уходит он,
сутулый,
неумелый,
какой-то беззащитно неумелый,
под снегом,
мягко падающим в тишь.
Уже и сам он,
как деревья,
белый,
да,
как деревья,
совершенно белый,
еще немного –
и настолько белый,
что среди них
его не разглядишь.

Евгений Евтушенко

Ночной разговор

Вы ночевали на цветочных клумбах?
Вы ночевали на цветочных клумбах? –
Я спрашиваю.
Л.Мартынов

Вчера Мартынов мне приснился…
Его спросил я без затей:
– Как мне стихи наполнить смыслом?
Ямб предпочесть или хорей?

– Набор вопросов измочален
ещё в эпоху изб-читален.
Мы очень странно поступаем:
когда мы воздух сотрясаем,
то все основы потрясаем
тем, чем мы воздух сотрясаем.
В словесном щебне вечно роясь,
его находим. Слово. То есть
необходимое нам слово.
Нет, мы не головы морочим,
а кривду топчем, топчем, топчем.
Я повторяю: кривду топчем.
И воспеваем Лукоморье,
а не гнилое мухоморье.
Не мрём, а реем мы на реях,
там, где свирепствуют бореи
у берегов Гипербореи.
А может, в речку Тишину
ныряем – сразу в быстрину.

А вы твердите, мол, хореи…

Максим Орлов

М. ОРЛОВ

ЛЕОНИД МАРТЫНОВ

(к столетию со дня рождения)

БРАТСК 2005

М. ОРЛОВ

ЛЕОНИД МАРТЫНОВ

Мартынов Леонид Николаевич (9(22).05.1905, Омск - 27.06. 1980, Москва) - поэт, переводчик, мемуарист.

Из семьи Н.И.Мартынова, инженера-строителя железных дорог, потомка “мещан Мартыновых, ведущих начало от деда своего офени, владимирского коробейника-книгоноши Мартына Лощилина” (“Воздушные фрегаты”). М.Г.Збарская, мать поэта, привила сыну любовь к чтению, к искусству. В отрочестве М. увлекался чтением неоромантической литературы (А. Конан Дойль, Дж. Лондон, А. Грин), серьезно изучал географию и геологию, интересовался “техникой в самом широком смысле этого слова” и фольклором Сибири. Учился в Омской классической гимназии, но курс не окончил: учеба была прервана революцией.

В 1920-м присоединился к группе омских футуристов, “художников, артистов и поэтов”, которую возглавлял местный “король писателей” А.С.Сорокин. С 1921 начал публиковать заметки в омской газете “Рабочий путь” и стихи в местных журналах, позднее - в ж. “Сибирские огни”. Вскоре отправился в Москву поступать во ВХУТЕМАС, где попал в круг близких по духу молодых художников-авангардистов. Однако малярия и голод заставили М. вернуться домой. В Омске поэт продолжал заниматься самообразованием, вернулся к журналистской деятельности и активному участию в художественной жизни города. Выполняя редакционные поручения, ездил по Сибири. Он несколько раз пересек южные степи по трассе будущего Турксиба, исследовал экономические ресурсы Казахстана, побывал на строительстве первых совхозов-гигантов, совершил агитационный перелет на самолете над Барабой, степным районом, занимался поисками мамонтовых бивней между Обью и Иртышом, древних рукописных книг в Тобольске. Этот период жизни М. нашел отражение в его кн. очерков “Грубый корм, или Осеннее путешествие по Иртышу” (М., 1930). Опыт журналиста в дальнейшем определит некоторые темы и элементы поэтики М.

В 1932-м М. был арестован по обвинению в контрреволюционной пропаганде. Поэту приписали участие в мифической группе сибирских писателей, в “деле сибирской бригады”. От гибели спасла случайность, но в 1933-м М. был отправлен в административную ссылку в Вологду, где жил до 1935, сотрудничая в местных газетах. После ссылки вернулся в Омск, где написал ряд поэм с исторической сибирской тематикой и где в 1939 издал кн. “Стихи и поэмы”, принесшую М. известность среди читателей Сибири.

В 1945-м в Москве была издана 2-я кн., “Лукоморье”, которой поэт обратил на себя внимание более широкого круга читателей. Данная кн. - этапная в творчестве М. В 1930-х поэт в ряде стихотворений и поэм разработал, или попытался реконструировать, сибирский миф о северном счастливом крае, который предстает в стихах М. в облике то фантастической Гипербореи, то легендарной “златокипящей Мангазеи”, то почти реального - М. искал этому исторические доказательства - Лукоморья. Основной миф складывался из разнообразных преданий: о северной Золотой Бабе, о средневековой земле пресвитера Иоанна и др. Сказались как давнее увлечение автора историей Сибири, так и юношеское увлечение неоромантикой: в ряде произведений поэт воспел экзотику странствий, раскрыл романтическое в повседневном и современном. Стихи этого периода, характеризуемого своеобразным “романтическим реализмом” поэтического зрения М., позднее принесут автору всероссийскую популярность.

В конце 1940-х М. подвергся “острой журнально-газетной проработке, связанной с выходом в свет книги “Эрцинский лес” (“Воздушные фрегаты”). Поэта перестали печатать. Новые кн. М. начали выходить только после смерти Сталина (с начала “оттепели” до 1980 было издано более двадцати кн. поэзии и прозы).

В конце 1950-х поэт по-настоящему получает признание. Пик популярности М., упрочившейся с выходом его кн. “Стихотворения” (М., 1961), совпадает с обостренным читательским интересом к лирике молодых “шестидесятников” (Евтушенко, Вознесенского, Рождественского и др.). Но парадоксальность ситуации и несчастье для М. как поэта в том, что его гражданская позиция на протяжении 1960-х, бывало, не отвечала настроениям его аудитории, прежде всего молодой творческой интеллигенции. М.-человек, М.-гражданин не менялся, но менялась эпоха - а потому и М.-поэт: теперь свои социальные взгляды приходилось выражать более четко. Именно в период “оттепели” появляются первые стихи М. о Ленине, вскоре после “оттепели” - стихи к юбилейным датам. Уменьшается интерес их автора к совершенствованию поэтической техники: М. ищет новые темы. Уменьшается доля историзма в лирических сюжетах М., меньше романтики, но все больше попыток выглядеть современно. Поэта завораживают новые технические, а прежде всего - выражающие их языковые реалии: с готовностью он спешит поместить в стихи транзисторы, реакторы и самолеты ТУ. Следствие - постепенное падение читательского интереса, которое, очевидно, ощущал и сам поэт:
“Суетня идет, возня/ И ужасная грызня/ За спиною у меня.// Обвиняют, упрекают,/ Оправданий не находят/ И как будто окликают/ Все по имени меня” (“Чувствую я, что творится...”, 1964).

Лирика М. 1960-1980-х значительно уступает по художественным достоинствам его поэтическому творчеству 1930-1950-х. Однако в последний период жизни М. демонстрирует талант мемуариста, публикуя сб. интересных автобиографических новелл “Воздушные фрегаты” (М., 1974). Но и поэтический гений не был утрачен: последние десятилетия жизни М. познакомили русских читателей с его замечательными переводами с литовского (впервые перевел Э.Межелайтиса), польского (А.Мицкевич, Я.Кохановский, Ю.Тувим), венгерского (А.Гидаш, Д.Ийеш, Ш.Петефи, Э.Ади) и др. языков. Впрочем, раздвоенность М., одаренного Поэта - и подцензурного стихотворца, Мыслителя - и осторожного гражданина, проявившаяся и в подходе к переводам, была однажды им выдана. С юности мечтавший переводить А.Рембо, П.Верлена, Суинберна и др. западноевропейских классиков, но чаще занимавшийся переводами лирики коллег-современников из стран соцлагеря, в стих. “Проблема перевода” М. - по-своему честно - признался, обращаясь к воображаемым Вийону, Верлену, Рембо:
“Пускай берут иные поколенья ответственность такую, а не мы!// Нет, господа, коварных ваших строчек да не переведет моя рука И вообще какой я переводчик! Пусть уж другие и еще разочек переведут, пригладив вас слегка”.

Как многие, М. начал творческую деятельность с подражаний. “Футуризм” юного поэта и его товарищей был не более чем игрой. Но стихи Маяковского-футуриста помогли М. и в освоении классики. М. вспоминал, к примеру, что “не интересовался Лермонтовым”, но когда “прочел у Маяковского о том, что “причесываться... на время не стоит труда, а вечно причесанным быть невозможно”, Лермонтов ожил, перестав быть только обязательным гимназическим уроком словесности” (“Воздушные фрегаты”). Знакомство с лирикой А.Блока помогло лучше понять любимого Маяковского, а затем привело к одновременному воздействию творчества двух поэтов на самые ранние стихи М. с их урбанистической тематикой (например, стих. “Провинциальный бульвар”, 1921). В этих ранних стихах бывают ощутимы интонации раннего Гумилева (“Серый час”, 1922), мотивы и речевые обороты Есенина (“Рассмейтесь”, 1922). М.-школяр пробует себя в классических формах (сонеты “Алла”, 1921; “Сонет”, 1923).

Подлинный голос М. зазвучал в 1924-м: “Вы поблекли. Я - странник, коричневый весь./ Нам и встретиться будет теперь неприятно./ Только нежность, когда-то забытая здесь,/ Заставляет меня возвратиться обратно” (“Нежность”). С конца 1920-х в лирику поэта раз и навсегда входят элементы диалога - с читателем, со своими героями, с самим собой (“Летописец” и “Река Тишина”, 1929; позднее - “Деревья”, 1934). Еще одним характерным признаком манеры М. стал романтический взгляд на историю, выразившийся в балладной сюжетности многих произведений (“Ермак”, 1936; “Пленный швед”, 1938). В стихах М. начинает разрабатывать миф о “златокипящей Мангазее” (“Гипер-борея”, 1938). По-иному представлена тема истории Сибири в поэмах М. 1920-1930-х. Реальные факты истории Омска и Тобольска подаются без романтических прикрас, М. стремится к точности в передаче местных преданий (“Правдивая история об Увенькае”, 1935-1936; “Рассказ о русском инженере”, 1936; “Тобольский летописец”, 1937). Вместе с тем он раскованно домысливает семейную легенду (“Искатель рая”, 1937, об офене Лощилине, предке поэта), дофантазирует историю действительного посещения К.Бальмонтом Омска в 1911 (“Поэзия как волшебство”, 1939).

В 1940-х М. оттачивает поэтическое мастерство. Психологизм, точность деталей, пронзительно лирическая интонация, языковая пластика - эти черты свойственны многим стихам поэта (например, стих. “Балерина”, 1968). Пристальное внимание к мелочам, но умозрительность при изображении предметов, пейзажных зарисовках накладывают на стихи М. отпечаток философичности (“Вода”, 1946; “Листья”, 1951). Между тем героем М. становится человек вообще, даже все человечество, временем действия - современность, пространством - глобус, самим действием - переустройство мира (“Что-то новое в мире...”, 1948-1954). И это созвучно энтузиастическому настроению общества.

М. стремится к совершенствованию техники и доходит до того предела, на котором поэтика подчиняет себе тематику, не отменяя ее. Мартыновские “несвоевременные” стихи этого периода узнать чрезвычайно легко: они необычайно музыкальны изысканным подбором и построением рифм, а графическое членение текста только подчеркивает внутреннюю прорифмованность строк (“Вода/ Благоволила/ Литься!// Она/ Блистала/ Столь чиста,/ Что - ни напиться,/ Ни умыться.// И это было неспроста” - стих.”Вода”). Смысл идет за музыкой стиха, ассоциирование явлений - за подбором рифм. Вообще, рифмотворчество становится главной областью, в которой М. проявляет себя в эти годы. Поэт стремится обходиться минимальным количеством созвучий. Выискиваются и проходят через любого объема текст две пары рифм (“Мне кажется, что я воскрес...”, 1945; “Еще черны и ус, и бровь...”, 1946). М. усложняет поэтическую задачу - и чередование мужских/женских клаузул на всем текстовом пространстве представляет читателю практически сплошную рифму (“Атом”, 1948; “Что с тобою, небо голубое?..”, 1949). Часто появляются стихи с редкими рядами диссонирующих между собой групп рифм (“Пруд,/ Как изумруд,/ Только берег крут.// Грот,/ Но в этот грот/ Замурован вход.// Так/ У каждых врат/ Множество преград” - стих. “Рай”, 1957).

Стихи 1960 года показывают, что в творчестве М. наметился перелом. С этого времени все яснее обозначаются попытки М. угнаться за временем, за литературной модой “для масс”. С одной стороны, он публикует стихотворения на официально приветствуемые темы (“Октябрь”, “Учители”, “Революционные небеса”). М. вывел для себя формулу личного отношения к революции большевиков: Октябрь велик рождением свободного искусства (“Октябрь порвал немало уз,/ И, грубо говоря,/ Проветрились чертоги муз/ Ветрами Октября” - “Октябрь”). В дальнейшем он продолжал эксплуатировать эту удачно найденную мысль, с которой, впрочем, по-настоящему был согласен. Так, в сочиненном к юбилею стих. “Революция” (1967) М. утверждает, что эта “мечтательная” пора определила идеи Татлина, Шагала, Коненкова. Таково же отношение и к Ленину: под юбилейным пером М. он превратился в борца “за чистоту свободной речи” (“Чистота”, 1970). Стихи, посвященные Ленину, шаблонны: герой М. равен то герою Вознесенского (ср.: “Но Ленин вдруг в окно заглянет:/ -А все вопросы решены?” из стих. “Ленин”, 1965, - и “На все вопросы отвечает Ленин...” из поэмы “Лонжюмо”), то планетарного масштаба герою высокочтимого Маяковского (“Мысли и чувства Владимира Ленина,/ Те иль иные его размышления,/ И для соседей по космосу ценны” - стих. “Ленин и Вселенная”, 1968). При Сталине М. подобных “од” не писал.

С другой стороны, М. стремится и к моде на разного рода “актуальность”. В погоне за модой он еще бывает впереди других: например, в стих. “Тоху-во-боху” (1960) - предвосхищение многих черт поэтики Вознесенского. Пригодился М. и опыт журналиста: с этого времени все чаще появляются стихи, напоминающие проблемные статьи, в которых есть и элементы интервью, и позиция аналитика, и публицистическая заостренность вопроса (который, однако, “ни о чем”). Таковы стих. 1960-го “Я разговаривал с одним врачом...”, “Я провожал учительницу средней...” и др.

У поэта появляются странные “критические” стихи, в которых - совершенно в духе советской сатиры - нравоучительная банальность призвана камуфлировать необязательность, даже случайность критического объекта (“Где-то там испортился реактор...”, 1960; “Мои товарищи, поэты...”, 1963; “Радиоактивный остров”, 1963). А банальность приводит к бессмыслице. Так, в стих. “Ленинский проспект” (1960), задуманном как антивоенное, смысл тает от строки к строке: “Добрый мир,/ Который я люблю,/ Ты недавно вышел из окопов./ Я тебе чего-нибудь куплю/ В магазине изотопов”. Бессмыслица, в свою очередь, приводит к потере вкуса: “Девушки-шахточки, девушки-домночки,/ Девушки темные каменоломночки” (“Девушки”, 1963), - звучит прямолинейная восторженная фраза поэта, не равная ироничной олейниковской: “Для кого вы - дамочка, для меня - завод”.

М. упорно стремится выглядеть публицистичным, актуальным, но и желает связать актуальность со свойственными ему поисками новых средств обогащения своей поэтической техники - а получается вот что: “И ночь. И снова ветрено и сыро./ И вихри так сшибаются с листвой,/ Как будто бы над самой головой/ Плывет не лайнер в бездне буревой,/ А мечется, как смуглый ангел мира,/ Индира Ганди в шубке меховой” (“Газетная тема”, 1971). И уже почти не действенны попытки вернуться на стезю формотворчества, к использованию прежнего состава рифм (“Пахло летом, пахло светом...”, 1960; “На дворе как будто грянул гром...”, 1967; “Разумная связь”, 1970). Такие стих. конца 1960-х, как аллитерационные “Среди редеющего леса...” и “Черт Багряныч”, как “Келья летописца” с кольцующими каждый стих парами рифм (“В келье старец виден еле-еле./ -Отче, чем ты грезишь в недрах ночи?”), “технические” эксперименты с превращением прозы в стихи (“Мать математика”, 1964; “Проза Есенина”, 1966) - они являются скорее исключениями, нежели правилом. Редко возникает и необходимое гармоническое равновесие между музыкой стиха и возвышенным лиризмом, присутствующее, к примеру, в стих. “Томление” (1962). Причиной тому - метания М. между чисто “проблемными” эпическими строками и “техничной” лирикой. Однажды они приводят к прозрению: за молодым поколением русских поэтов не угнаться (“И все, что только лишь еще/ Хочу сказать, от них я слышу...”- стих. “Свои стихи я узнаю...”, 1970).

Обособленной в лирике М. 1960-1970-х выгядит тема искусства, представленная произведениями, до единого интересными. Рефлексию их автора вызывали и поэтическое творчество как таковое (сонет “Поэзия”, стих. “Рифма” и “Когда стихотворенье не выходит” 1967-го), и фигуры мастеров отечественного искусства (“Крест Дидло”, 1968; “баллады” конца 1960-х - начала 1970-х о земляке и товарище поэта композиторе В.Шебалине, о художниках И.Репине, Н.Рерихе), и важное значение деятельности русских литераторов (“Явленье Тютчева”, 1970; “Вздохи Антиоха” и “Законы вкуса”, 1972).

Такова необычная творческая судьба М., поэта, лучшая лирика которого была написана во времена, обязывающие к героическому эпосу, а худшие стихи - в период нового поэтического бума в России.

Родился в семье гидротехника путей сообщения Николая Ивановича Мартынова и дочери военного инженера, учительницы Марии Григорьевны Збарской в г. Омске. Дебютировал в печати в 1921 г. заметками в омских газетах «Сигнал», «Гудок», «Рабочий путь». Первые стихотворения были напечатаны в сборнике «Футуристы», изданном в походной типографии агитпарохода «III Интернационал». Входил в футуристическую литературно-художественную группу «Червонная тройка» (1921–1922), куда входили также В.Уфимцев и В.Шебалин. Став разъездным корреспондентом сразу двух журналов («Сибирские огни» и «Сибирь») и двух газет («Омский водник» и «Сибирский гудок»), Мартынов исколесил всю Сибирь. Участвовал в геологических экспедициях. В 1927 редактор «Звезды» Н. Тихонов напечатал стихотворение «Корреспондент». В 1930 г. в Москве вышла первая книга Мартынова - очерки о Прииртышье, Алтае и Казахстане «Грубый корм, или Осеннее путешествие по Иртышу» (Москва, «Федерация», 1930). В 1932 г. сдал в редакцию «Молодой Гвардии» книгу «новелл о любви и ненависти в годы начала социалистической перестройки», которую так и не напечатали и которая считается ныне пропавшей.
В 1932 был арестован по обвинению в контрреволюционной пропаганде и осужден по делу так называемой «Сибирской бригады» по ст.58-10 УК к высылке на три года в Северный край. (Реабилитирован прокуратурой СССР 17 апреля 1989 г. посмертно). Административную ссылку провел в Вологде, где жил с 1932 до 1935. Работал в местной газете «Красный Север», где и встретился с будущей женой, Ниной Поповой. После ссылки они вдвоем вернулись в Омск.
Началом «настоящей литературной известности» поэт называет публикации «Увенькая» и «Тобольского летописца» в «Сибирских огнях» В. Итина в 1936 г. По словам поэта, Вивиан Итин сыграл большую роль в его жизни. («…Нас объединяли многие творческие и, я бы сказал, политические, государственные интересы»).
В 1939 году к Мартынову пришла литературная известность: вышла книга «Стихи и поэмы» (Омск, 1939). Поэмы с исторической сибирской тематикой заметил и оценил К Симонов в рецензии «Три поэмы»(«Литературная газета», июль 1939). На следующий год выходят исторические очерки об Омске «Крепость на Оми» и книги «Поэма» (выходят одновременно в Москве и Омске).
В 1942 г. благодаря хлопотам А.Калинченко был принят в Союз писателей. В 1943 К.Симонов предложил заменить его фронтовым корреспондентом в «Красной Звезде». Однако, когда Л. М. вернулся в Омск «за вещами», то был призван в армию, в Омское пехотное училище. По состоянию здоровья был освобожден от военной службы.
Сборник «Лукоморье», зарезанный А. Фадеевым, усилиями нового председателя Союза писателей СССР Н. Тихонова вышел в 1945 г. В 1946 г. в «Литературной газете» вышла погромная статья В. Инбер «Нам с вами не по пути, Мартынов!» (о книге стихов «Эрцинский лес», Омск, 1946). После резкой критики и «проработки» в Москве, Омске и Новосибирске тираж книги был уничтожен, и доступ к печати закрылся на девять лет. Все это время поэт пишет «в стол» и зарабатывает переводами.
В 1946 г. переезжает в Москву.
Переводил на русский язык стихотворения английских (Ч. Дибдин, А. Теннисон), чешских (Ян Неруда), чилийских (Пабло Неруда) венгерских (Э. Ади, А. Гидаш, Д. Ийеш, Ш. Петёфи, Мадач, Й.Аттила), литовских (Э. Межелайтис), польских (Я. Кохановский, А. Мицкевич, Ю. Тувим, Ю. Словацкий, Ю. Пшибось, А. Важик, Ц. Норвид, К.Галчинский), французских (А. Рембо, В. Гюго, Ш. Бодлер), итальянских (С. Квазимодо, А.Северини), югославских (О.Жупанчич, М.Крлежа) и др. поэтов. По словам Л. М., он перевел около ста тысяч стихотворных строк. За переводческую деятельность награжден правительством Венгрии орденами Серебряный Крест (1949 г.) и Золотая Звезда (1967 г.), а правительством Болгарии - орденом Кирилла и Мефодия I степени (1976).
Первая книга после вынужденного простоя вышла в 1955 г.(сразу ставшая редкостью зелененькая «молодогвардейская» книжка). В 1957 г. она была переиздана. После этого Мартынова стали печатать так часто, что Ахматова по этому поводу ворчала, что поэту вредночасто печататься.
Л. Мартынова часто вспоминают в связи с выступлением на общемосковском собрании писателей 1958 года, где речь шла о Б. Пастернаке. Вернувшегося только что из Италии Мартынова вызвали на трибуну рассказать об отношении итальянцев к Пастернаку. Мартынов выразил раздражение «сенсационной трескотней» заграничной печати вокруг одного имени. Считается, что Мартынову, который искренне не любил Пастернака, простили это выступление.
В 1960-1970 гг. пишет книгу мемуарной прозы, которую задумывал назвать «Стоглав». Сам поэт писал, что «Стоглав» «касается не только возникновения того или другого моего стихотворения, но, будучи правдив и ясен, по возможности - всего строя жизни» («Дар будущему», с.400). Однако время и цензура не позволили напечатать все главы одновременно, потому последовательность глав нарушена. Первый сборник автобиографических новелл «Воздушные фрегаты» вышел в 1974 г. По красоте стиля его можно назвать «энциклопедией» жизни омских художников 1920-1940-хх гг. Второй сборник новелл - «Черты сходства» - вышел уже после смерти поэта (М., Современник, 1982). И, наконец, спустя четверть века, в 2008 были напечатаны все остальные новеллы книги «Стоглав» (М., Вече, 2008).
Л. М. трижды награждался орденом Трудового Красного Знамени: в 1964, 1971 и 1975 гг. Лауреат Государственной премии РСФСР им. А. М. Горького за книгу стихов «Первородство» (1966). Лауреат Государственной премии СССР за сборник стихов «Гиперболы» (1974 г.).
В 1979 г. умирает жена Нина, а менее чем через год и сам поэт. Похоронен Мартынов на Востряковском кладбище. Леонид Мартынов был одним из последних великих русских поэтов XX века, удерживавших традиции, успевших подышать воздухом поэтического обновления начала века. Возможно, с его уходом эта связь в современной литературе навсегда оборвалась. (Информация взята из Википедии).