Cosgrove, 1984 Ландшафт относится к внешнему миру при посредничестве субъективного человеческого опыта, это путь понимания, который не могут предложить ни регион, ни ареал. Ландшафт- не просто мир, который мы видим, это конструирование, композиция мира, ландшафт – способ видения мира.

Keistri, 1990 Ландшафт включает материальный пейзаж ареала, видимый наблюдателем, его восприятие подразумевает процессы работы по формированию этого ландшафта и возникает в разуме.

Zukin,1991 Ландшафт подразумевает физическое окружение, но также ссылается на ансамбль материальных и социальных практик, и их символические репрезентации.

Greider and Ландшафты - это символические среды, сотворенные человеческими Garkovich, 1994 действиями, люди наделяют значениями природу и свою среду, давая средовые определения с конкретной точки зрения, через специфические фильтры ценностей и верований.

Abramsson, Ландшафт – в большей мере отражение культурных идентичностей, чем 1999 природной среды. Физическая среда в ландшафте преобразована, и культурные группы трансформируют ее с помощью символов, устанавливая различные значения одних и тех же физических объектов.

Gold and Revill, Мы должны думать об индивидуальных ландшафтах как о компромиссных, 2000 частичных, соревнующихся, и нестабильных, как о способах упорядочивания мира и нашего вмешательства в него. Мы должны мыслить ландшафт как сформированный отношениями с другими ландшафтами и концепциями ландшафтов.

Tress et all, Ландшафты содержат и природные и культурные размерности. Они 2001 многомерны, мультифункциональны и должны расцениваться как холистические динамические системы, которые состоят из взаимодействующих геосферы, ноосферы и биосферы. Эти размерности равнозначны. Взаимоотношения существуют между людьми и ландшафтом.

Не только люди влияют на ландшафт, но и ландшафт влияет на людей. Эта созависимость – наиболее важный связующий фактор между естественными и гуманитарными науками в исследовании ландшафта.

Tress and Tress, Ландшафт состоит из пяти размерностей: пространственной целостности, 2001 ментальной целостности, временной размерности, единства природы и культуры, и сложной совокупности систем.

Mitchell, 2002 Ландшафт должен рассматриваться не как объект, который можно увидеть, и не как текст, который можно прочитать, но как процесс, с помощью которого формируются социальные и субъективные идентичности… он не просто обозначает или символизирует отношения власти, он сам является инструментом культурной власти независимо от намерений людей Культурный ландшафт Lewis (in Культурный ландшафт – ландшафт, произведенный людьми. Большинство Meinig, 1979 культурных ландшафтов тесно связано с физической средой.

Keistri, 1990 Культурный ландшафт характеризуется элементами, которые создали люди, это ареал, как он видится людям, и невидимый опыт, возникший в человеческом разуме с помощью ареала, и его основополагающих факторов Отечественными географами предпринят ряд попыток систематизации подходов к исследованию культурного ландшафта. А.В. Любичанковский отталкивался от трактовки культурного ландшафта Л.С. Берга, и по этому критерию разделил все определения на три группы: первая - содержит развитие понимания культурного ландшафта Л.С. Берга, вторая ориентирована на «внешние цели», третья, наиболее перспективная с точки зрения данного автора, предполагает интеграцию «внешних целей» и развитие взглядов Л.С. Берга. В таблице 1.2, приведенной по названной работе, группы подходов обозначены соответственно №1, № 2, № 3.

Таблица 1.2 Возможные подходы к развитию концепции культурного ландшафта в понимании Л.

С.Берга [Любичанковский А.В., 2007, с.29] Авторы Суть концепции Группа подходов № 1.

Д. В. Богданов Культурный ландшафт – это результат целенаправленной деятельности человека.

Ю. Г. Саушкин В культурном ландшафте взаимные связи элементов природной среды изменены человеческой деятельностью, но не разрушены полностью.

Современный нам культурный ландшафт содержит следы прошлых эпох.

В. Б. Сочава Культурный ландшафт – результат сотворчества человека с природой.

Сотворчество выражается в использовании и оптимизации потенциальных возможностей и тенденций, заложенных в самой природе.

В. А. Николаев Главное для культурного ландшафта – антропогенное управление им, без этого он деградирует Б. Б. Родоман Культурный ландшафт – территориальный симбиоз человека и природы, важнейшая характеристика культурного ландшафта – его красота.

Д. Л. Арманд Истинно культурный ландшафт должен быть не только производительным и здоровым, но и красивым.

В. Л. Каганский Культура – существенный аспект ландшафта, а ландшафт – сфера и ценность культуры.

В. А. Низовцев, М. Ландшафтно-исторические памятники – археологические и В. Онищенко исторические – образуют с окружающей природой единое целое.

Е. В. Богданова В. Н. Калуцков, Т. Л.Культурный ландшафт – природно-культурная среда, развитие Красовская определенного этноса или определенного местного сообщества.

А. С. Кусков, Е. И. Важнейшей частью культурного ландшафта является культурное Арсеньева наследие, сохраняемое в виде предметов или информации.

Группа подходов № 2.

Ф. Н. Мильков Культурные ландшафты – регулируемые человеком антропогенные комплексы. Цель регуляции – поддерживать их в состоянии, оптимальных для выполнения возложенных на них хозяйственных, эстетических и др. функций.

А. Г. Исаченко Структура территории в культурных ландшафтах рационально изменена и оптимизирована на научной основе в интересах общества.

Группа подходов № 3.

Ю. А. Веденин, Культурный слой ландшафта – доминирующий фактор развития М. Е. Кулешова культурного ландшафта. Концепция культурного ландшафта – важный и др. инструментарий при решении управленческих задач применительно к тем территориям, где природное разнообразие является функцией многих переменных. Культурные феномены развиваются в непосредственном контакте с природным разнообразием и природной индивидуальностью местности, тем самым определяя целостность и ценность природно-культурного континуума наследия. Применение концепции культурного ландшафта позволяет решить проблему качественной гармонизации состава объектов Всемирного наследия.

Р. Ф. Туровский Культурный ландшафт включает природный и антропогенный слои… Можно выделить несколько видов культурных пространств (этническое, конфессиональное, историческое, лингвистическое, профессионального и народного искусства, бытовой культуры).

целям развития культурного ландшафта, однако «внешнее» и «внутреннее» в нем взаимно связаны и объединены. Помещение кардинально различных подходов в первую группу вызывает сомнения. Так, В.Л. Каганский исследует культурный ландшафт с феноменологических позиций начала XXI в., а взгляды Д.В. Богданова и Ю.Г. Саушкина не только отстоят по времени более чем на полвека, но также разрабатывают совершенно другую, сциентистскую географическую традицию. Тем не менее, систематизация трактовок культурного ландшафта, приведенная А.В. Любичанковским, показывает разнообразие взглядов ведущих отечественных географов.

Общим моментом практически во всех трактовках культурного ландшафта является его объединяющий характер. В рамках концепции культурного ландшафта осуществляется синтез природного и культурного блоков, причем культура понимается широко: как сотворчество [Сочава 1978], эстетика [Николаев, 2005; Родоман, 2011], деятельность [Саушкин 1946]. Морфологически культурный ландшафт представляет симбиоз (выражение Б. Б. Родомана) компонентов, либо единство одновременно существующих слоев духовной и материальной культуры, природной основы [Веденин 1990, 1997; Веденин, Кулешова, 2001], комплекс метафорических «пространств» - конфессионального, лингвистического и др.

[Туровский, 1998]. Как отмечает М.В. Рагулина , культура в социалистический период трактовалась как надстройка над экономическим базисом, поэтому культурный ландшафт определялся как природный ландшафт, измененный в позитивном направлении воздействием общества. Деидеологизация перестроечного времени способствовала стремлению российских географов наверстать отставание от западных культурно-географических разработок.

Это выразилось в активном развитии этнокультурного ландшафтоведения, исследовании культурных ландшафтов – объектов наследия, становлении культурно-географической регионалистики, герменевтических подходов к ландшафту, когнитивно-пространственных и образно-географических направлений. Таким образом, современное учение о культурном ландшафте отличается разнообразием и разветвленностью входящих в него подходов.

Этнокультурный ландшафт, как подкласс культурного ландшафта, также испытал на себе действие современных течений теоретического поиска, что выразилось в формировании категорий и направлений его исследования.

1.2 Основные исследовательские направления и категории этнокультурного ландшафтоведения В трансформации и развитии российского общества на протяжении последних трех веков значительную роль играл фактор этнического своеобразия и межэтнических взаимодействий. Огромная территория, занятая царской Россией, а впоследствии – СССР, отличалась этнической, конфессиональной, лингвистической, антропологической, и в итоге культурной неоднородностью. Территориальным отражением культурного разнообразия является сложный комплекс этнокультурных ландшафтов, порожденных взаимодействием этнических сообществ друг с другом и со своей средой обитания.

Мы предлагаем определить этнокультурный ландшафт как динамическое единство мировоззрения, поведения, культурно-хозяйственных стратегий этнического сообщества и географического ареала, служащего ареной их материального воплощения. Этнокультурный ландшафт - синоним «родной земли», для носителей не только традиционных, но и современных культур, идентифицирующих себя с одним или несколькими этносами.

Согласно В.Н.

Калуцкову , к основным критериям выделения регионального и локального этнокультурного ландшафта могут быть причислены:

Сохранение традиционных форм природопользования,

Преобладание традиционных архитектурных и планировочных форм,

Сохранение этнографических и фольклорно-языковых традиций,

Поддержание традиционных верований.

В качестве дополнительного может рассматриваться критерий образа места или края как «как хранителя той или иной культурной традиции».

В.Н. Калуцков также полагает, что «в этнокультурном ландшафтоведении термин «этнокультурный ландшафт» используется как синоним культурного ландшафта.

Самостоятельное значение этот термин имеет в следующих ситуациях:

1) в исследованиях «неиндустриальных» этнических сообществ [Рагулина, 2004];

2) если необходимо особо подчеркнуть этнический аспект культурного ландшафта [Калуцков, 2000];

3) при методологической установке на «встроенный» характер исследования [Ямсков, 2003], при изучении «внутреннего» культурного ландшафта сообщества» [Калуцков, 2008, с. 73].

Д.С. Костина также определяет этнокультурный ландшафт как видовое понятие по отношению к родовому - культурному ландшафту, и подразумевает под этнокультурными ландшафтами «интегральные геокультурные образования, ведущим фактором обособления и устойчивого функционирования которых являются традиционная этническая культура и тесно связанные с ней природные факторы».

Категории этнокультурного ландшафта тесно связаны, и во многом следуют из его определения. Так, В.Н. Калуцков определял этнокультурный ландшафт как целостное проявление национальной культуры в определенных географических условиях [Калуцков и др., 1998]. Согласно В.А. Шальневу , этнокультурный ландшафт – видовое понятие культурного ландшафта, который формируется на основе социокультурных особенностей, обладающих этнической спецификой, ставшей ведущим фактором формирования. Это освоенное этнокультурным сообществом геокультурное пространство группы ландшафтов является результатом пространственновременного проявления этнического культурогенеза. В образовании этнокультурного ландшафта, таким образом, ключевую роль играют факторы культурогенеза – культурные, политические, экономические, исторические, пространственные и природные [Шальнев, 2007].

Важный вывод автора состоит в том, что выбирая один из ведущих факторов культурогенеза, можно определить частные виды геокультурных пространств, которые в совокупности формируют интегральное пространство этнокультурного ландшафта. Таким образом, категории исследования этнокультурного ландшафта сопрягаются с его политическими, историческими, экономическими и иными аспектами.

Близкую точку зрения отстаивает Р.Ф. Туровский , предлагая рассматривать культурный ландшафт как результат взаимодействия «отраслевых пространств»: этнического, конфессионального, политикоисторического, лингвистического, художественного (профессионального искусства), пространств народного искусства, бытовой культуры, хозяйственной культуры, политической культуры, научного, философского.

При внешнем сходстве названных взглядов, подход В.А. Шальнева больше отвечает целям нашего исследования; он предполагает не раздельное описание выделенных пространств, а их взаимосвязанное сочетание интегральное геокультурное пространство.

Признаковые характеристики этнокультурных ландшафтов, по В.А.

Шальневу – однородность, территориальная ограниченность, относительная компактность этнокультурных географических образований.

Данные геокультурные структуры формируются на базе этносов либо субэтносов и их групп «устойчиво воспроизводящих этнически специфическую традиционную культуру во вмещающей их природной среде»

[с. 8]. Этнокультурный ландшафт рассматривается в качестве продукта, итогового результата культурогенеза, выразившегося в формировании многоуровневого геокультурного пространства, современных условий и ландшафтной среды жизни человека (сообщества).

Шальнева об устойчивом воспроизводстве этнической культуры как о признаке, маркирующем культурный ландшафт, требует дальнейшего теоретического развития.

Так, аккультурационные и ассимиляционные процессы влияют даже на самые удаленные этнические сообщества. Связи человека и ландшафта меняются стремительно, как на уровне деятельности, так и в области духовного освоения пространства. Перевод кочевников на оседлость, произошедший у бурят более мягким, эволюционным путем, и значительно более резкий, административный путь «оседания» эвенков привел к смене приоритетов в освоении мест – кочевание сменилось проживанием в поселке, утрачен целый слой материальных артефактов кочевой культуры.

Этнолингвистическое пространство так же значительно сужается, что является общей тенденцией для коренных народов Сибири. Так, по данным Переписи населения 2010 г., роль национальных языков в Сибири снижается повсеместно, исключая Республики Саха и Тыва. В исследовании роли языков коренных народов в сохранении их идентичности [Копцева, 2014] большинство респондентов отмечают важность и необходимость изучения своего языка, но доля детей, в возрасте до 10 лет, владеющих родным языком, постоянно и значительно снижается. При этом, как отмечает названный исследователь, ответственность за исчезновение национальных языков возлагается на государство.

М.В. Рагулина определяет культурный ландшафт как «самоорганизующийся природно-культурный комплекс, целостно репрезентируемый в сознании членов социума и их соседей (ауто- и гетерообразы, в рамках которого осуществляется жизнеобеспечивающая деятельность человеческого коллектива и выделяет следующие основные категории этнокультурного ландшафта:

В соответствии с определением, данные категории упорядочены в три блока:

1. Этноландшафт как территория. Охватывает ареальную динамику этнокультурных сообществ и природные предпосылки формирования этнокультурных ландшафтов, где ландшафтная структура территории и состояние геосистем задают границы возможных типов и способов жизнеобеспечения, оптимальных приемов и циклов хозяйствования, характеристики освоения этническим сообществом ландшафта, связанные с его ресурсно-жизнеобеспечивающим потенциалом. Структурные особенности этнокультурных ландшафтов иерархически упорядочены. Это «сердцевина» - зона гомогенной концентрации, своеобразный банк данных особенностей этнокультурного сообщества, «домен» - ареал преобладания этнокультурных черт с менее выраженными системообразующими связями, где могут встречаться заимствования другой культуры, «изоляты» - участки исследуемой культуры в инокультурном окружении.

Жизнеобеспечение и природопользование этнических групп ареала, производственная культура, ритмы освоения этноландшафта и пространственно-временная пульсация в жизни людей, традиции деятельности, ее стратегии и результаты.

3. Этноландшафт как образ и жизненная среда.

Включает проекцию духовной культуры, мировоззрения и ценностей людей на конкретное земное пространство. В качестве основных категорий могут быть прослежены топонимия, образы пространства, восприятие ландшафта, сакрализация и упорядочение этнопространственных связей сообразно идеалам «правильного» поведения в своей культуре. Течение субъективного времени, соотнесение группы с комплексом пространственных мифов, архетипов и внепространственных ценностей.

А.Р. Бубнова , используя «сакральное» как центральную категорию, упорядочивающую этнокультурный ландшафт, использует понятия «автохтонных» - свойственных исконным жителям территории, и «аллохтонных» - характеристик и особенностей этнокультурного ландшафта, вошедших в традиционную модель в результате хозяйственных и культурномировоззренческих заимствований. Используя данную терминологию, домен этнокультурного ландшафта можно считать структурой, где появляются единичные аллохтонные образования. Сфера представляет собой периферию, зону аккультурации, вкраплений среди инокультурного фона, «островки» отдельные изоляты, «почти не имеющие связи с другими элементами»

[Рагулина, 2004, с. 110].

В сфере жизнеобеспечения традиционное природопользование значительно трансформировано. Растет слой этнической интеллигенции, проживающей в городах и являющейся источником воспроизводства этнической культуры, со знанием истории, фольклора, традиций (часто – не в результате непосредственной передачи, а в процессе самообразования и образования). Несмотря на аккультурацию и заимствование глобализационных ценностей, важность этнокультурного ландшафта остается высокой. Этнокультурный ландшафт – условие воспроизводства этнической самоидентификации.

Иными словами, пока человек имеет связь с этнокультурным ландшафтом, могут полноценно функционировать культурные практики и этническое самосознание. Причем связь эта может быть отнесена к любому выделенному направлению формирования частных «этнокультурных пространств». Основные научные направления этнокультурного ландшафтоведения, тесно связаны с его предметной областью. Согласно В.Н.

Калуцкову оно в качестве своего предмета охватывает круг вопросов этнокультурного освоения ландшафтов Земли. От центрального, «ядерного»

направления – учения о культурном ландшафте, берут начало три основных направления, имеющие центробежный характер – этноприродное, антропо- и лингво-ландшафтоведение (таблица 1.3).

Таблица 1.3 Основные научные направления этнокультурного ландшафтоведения* Основные направления Предмет исследования этнокультурного ландшафтоведения Учение о культурном ландшафте Теория, методология и история культурного ландшафта.

Этноприродное ландшафтоведение Народный опыт адаптации к природе Антрополандшафтоведение Социальные взаимодействия, опосредованные культурным ландшафтом.

Лингвистическое ландшафтоведение Системы называния природных и культурных элементов ландшафта *Составлено автором по: [Калуцков, 2008, с. 18-19].

Районирование этнокультурного ландшафта производится по идентификационному критерию, связанному с выявлением и локализацией региональных идентичностей. С определенным территориальным выделом сопоставляется сообщество, как реальное, осваивающее его в настоящее время, так и историческое, проживавшее на данной территории в прошлом.

1.3 Компонентная структура и схема историко-географического исследования этнокультурного ландшафта Методика изучения этнокультурного ландшафта тесно связана с теми структурными блоками, которые соответствуют целям и задачам исследования. В этом смысле конструирование структуры этнокультурного ландшафта задает особенности исследовательских процедур. Как было показано выше, разнообразие трактовок культурного вообще и этнокультурного ландшафта в частности является предпосылкой несхожести выделяемых различными авторами компонентов.

Выделение компонентов культурного и этнокультурного ландшафта зависит от его трактовки. Так, Ю.А. Веденин определяет культурный ландшафт как состоящий из «совокупности пространственно сближенных территориально-природных комплексов, обеспечивающих автономное развитие, воспроизводство и сохранение культурного и природного слоев ландшафта» . Его основные компоненты - слои духовной и материальной культуры, подразделяющиеся на современную, традиционную и новационную культуру, а также культурное наследие, в совокупности с природным слоем, включающим естественную и преобразованную природу.

При этом в опорном каркасе культурного ландшафта названный автор выделяет центры новационной культуры, очаги традиционной культуры и связывающие их коммуникационные линии.

Компоненты культурного (этнокультурного) ландшафта, по В.Н.

Калуцкову включают: природную среду, или природный ландшафт, сообщество людей, взятое в этнокультурном, конфессиональном и других аспектах, хозяйственную деятельность связанную с ландшафтом через конкретные культурно-хозяйственные типы природопользования, селенческорасселенческую систему (селитьбу) как способ пространственной организации / самоорганизации людей в ландшафте, языковую систему, включая топонимию и духовную культуру (сферы верований, ритуальной практики, фольклора и других видов народного искусства. А.Р. Бубнова предлагает понятие «традиционный сельский этнокультурный ландшафт», понимая под ним исторически сложившийся сельский культурный ландшафт, образовавшийся в результате взаимодействия этноса с его культурообразующм ландшафтом. Три последовательных периода архаики», «этнической традиции» и «современности» показывают этнокультурный ландшафт в развитии.

Компонентная структура традиционного сельского этнокультурного ландшафта состоит из семи связанных между собой устойчивых блоков, включающих:

1. Святые места поклонения различного ранга;

2. Этнические ландшафтные образы;

3. Топонимическое пространство;

4. Традиционное этническое природопользование;

5. Расселенческую систему (распределение населения по территории в виде сети или системы поселений),

6. Поселенческую систему (морфология поселений);

7. Характерные особенности жилищ и усадеб.

При этом в подходе А.Р. Бубновой эволюционные слои – архаический, этнотрадиционный, современный являются подсистемами каждого из выделенных компонентов. Компоненты ранжированы по степени убывания сакрального наполнения. Названный автор особо подчеркивает, что «при изучении культурного ландшафта, взятого в целостности, в поле зрения исследователя оказываются не только отдельные компоненты, но и их системные связи» [Бубнова, 2007, с. 15].

Автохтонные – отвечают за самоорганизацию компонентов этнокультурного ландшафта, и определяют уровень его этнической индивидуальности, сохранности, устойчивости к внешним воздействиям.

Аллохтонные подсистемы – результат восприятия иноэтничных традиций, индикатор взаимопроникновения этнических культур. Но основным механизмом проникновения инокультурных заимствований названный автор считает сакрализацию. «Чем больше у этносов, развивающихся в едином географическом пространстве, сакрализованных аллохтонных элементов, заимствованных у других этносов, тем более устойчивы внутренние связи между этническими культурами» [Бубнова, 2007, с. 22].

Сакрализация топонимов, объектов природного ландшафта, общее культурное пространство культовых мест и сооружений буддийской, христианской, шаманской, иудаистской конфессий присутствуют в этнокультурном ландшафте Баргузинской котловины. Именно поэтому для целей нашего исследования важно определить его компонентную структуру.

В данной работе мы придерживаемся следующей схемы исследования:

1. Первоначальная делимитация границ ареала исследования предусматривает выделение общего массива этнокультурного ландшафта Баргузинской котловины. Природные условия территории, история заселения и освоения, сходство стратегий этнического природопользования рассматриваются как взаимосвязанные блоки, обусловливающие единство этнокультурного ландшафта.

2. В пределах целостного этнокультурного ландшафта Баргузинской котловины выделяются этно-специфичные ядра освоения, их периферия и изоляты. Критерии этнической специфики - различия природногеографической и хозяйственно-освоенческой специфики микроареалов, поселенческо-расселенческой системы, демографических и этноэкономических особенностей, лингвокультурного отражения, восприятия территории.

3. После определения этнокультурного ландшафта и этноландшафтных ядер и ареалов целесообразно приступить к компонентному исследованию этнокультурного ландшафта.

Нами используется следующий перечень компонентов этнокультурного ландшафта:

Природная среда и стратегии природопользования;

Расселенческая система и демографические особенности коллектива;

Система природопользования;

Лингвогеографическое и сакральное пространство, этнические традиции и образы ландшафта.

Интегральный этнокультурный ландшафт – результат синтеза названных компонентов.

4. Выделенные компоненты и интегральный этнокультурный ландшафт как результат их взаимодействия рассматриваются с позиций эволюции, включая традиционную (максимальное развитие этнокультурных черт), трансформированную традиционную (аллохтонные заимствования и адаптация традиционной культуры к изменившемуся социальному и природному окружению), современную (коллективизация и перевод на оседлость, интенсивная принудительная трансформация образа жизни), постсовременную (глокализационные процессы, рост самосознания) ступени развития.

ИСТОРИКО-ГЕОГРАФИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ ЗАСЕЛЕНИЯ И

ОСВОЕНИЯ ТЕРРИТОРИИ

При исследовании культурного ландшафта необходимо рассмотреть историко-культурные наслоения, которые представляют собой разновременные стратифицированные «пласты». Географические факторы повлияли на специфику и характер адаптации этнических групп эвенков, бурят, русских, евреев, и формирование общей территориальной идентичности. Локальные сообщества территории на протяжении веков выработали навыки материального и духовного освоения своей среды, которые использовались в повседневной жизни и передавались из поколения в поколение.

2.1 Специфика колонизации Баргузинского Прибайкалья Показателем качественного изменения каждого этноландшафтного слоя является культурная среда общества, населяющего территорию исследования.

Итак, пласты этнокультурного ландшафта Баргузинского Прибайкалья можно стратифицировать следующим образом:

1. - тюркский пласт (с VI в н.э.);

2. - эвенкийский (до XVII в.);

3. - бурятский (с XVII в.);

4. - русский (со II пол. XVIIв.) Огромную роль сыграл процесс русской колонизации, здесь она проходила почти одновременно с заселением территории бурятскими племенами.

Представление об истории освоения Баргузинского Прибайкалья дает таблица 2.1.

Распределение населенных пунктов образует сетевую структуру.

Наложение оседлого и кочевого типов расселения позволяет заполнить ячейки этой сети различными по функциональному назначению ареалами.

Самые ранние исторические заметки об истории заселения территории появляются в печатных материалах по донесениям и сообщениям русских завоевателей Сибири XVII в.

Таблица 2.1 Историко-географические и этнологические особенности освоения Баргузинского Прибайкалья Хронологический Специфика освоения период VI-VII вв.

н. э. Преобладают поселения кочевых племен вблизи русел рек. В VIII – Х вв. н. э.

естественно-защищенных местах (как правило в пещерах), ХI – ХII вв. н. э.;

которые служили удобным убежищем. Виды деятельности ХII – ХIV вв. н. э.

охота, собирательство. Появление ранних кочевников (баргуты / аба-хорчины) наряду с указанными видами деятельности распространяются рыболовство, скотоводство, проводятся оросительные канавы к пастбищам.

XV в. Заселение долины эвенкийскими племенами (мурченами), преимущественно в таёжной зоне. Виды деятельности: охота, собирательство, рыболовство, редко (ближе к Баунте) оленеводство.

I пол. XVII в. Заселение долины бурятскими племенами; наряду с названными видами деятельности распространяется скотоводство.

II пол. XVII в. Заселение долины русскими переселенцами, ссыльнопоселенными, распространение оседлого образа жизни, развитие земледелия, формирование сети стационарных поселений.

ХIХ - I четв. ХХ Расширение площади пашен и покосов, увеличение вв. количества и людности стационарных населенных пунктов, строительство первых дорог, золотодобыча, пушной промысел, торговые отношения, основание первых образовательных учреждений (Приложение А, Таблица А.1).

II четв. XX – Коллективизация и расширение коллективных хозяйств, нач. XXI вв. переход кочевников к оседлому образу жизни, плановое строительство сети поселений. Развитие образования, коррозия традиционного образа жизни.

С 1990-х гг. - многообразие форм собственности на землю, общая деградация сельского хозяйства. Развитие фермерских хозяйств. Бессистемное строительство и произвольная планировка жилищ на индивидуальных угодьях.

«Краткое повествование о старинной истории Баргузина» - летопись, приводящая новые данные о заселении Баргузинского края бурятами.

Перекочевка первых групп бурят началась в 1660-х гг. «Незадолго до появления русских часть бурят, кочевавших в долине р. Баргузин, переселилась в Монголию [Румянцев, 1956, с. 9]. Из донесения Петра Бекетова следует, что братские и тунгусские люди «живут около Байкала озера и в Баргузинском острожке», он же в 1653 г. обещал не притеснять бурят и тунгусов [Румянцев, 1956, с. 9]. Уход группы баргузинских бурят в Монголию был зафиксирован в 1675 г., незначительное количество оставшихся были ассимилированы эвенками. Вопрос ассимиляции бурят находит подтверждение в бурят - монгольской номинации эвенкийских родов.

Так, у эвенков отмечен мунгальский род, гальдзогир - по-эвенкийски транскрибированный бурятский род галзуд, асивагат и чонголир соответственно ашебагат и цонгол [Румянцев, 1956, с. 11].

Поскольку в документах Баргузинского острога не встречается массовых упоминаний о ясачных бурятах, можно сделать вывод о немногочисленности бурятского населения территории и частичной его ассимиляции эвенками к концу XVII в.

Массовое переселение бурят начинается в XVIII в. Согласно летописи Сахарова, Баргузинские буряты перекочевали в Баргузин немного ранее 1740 г. из урочища Анга, Верхоленского округа Иркутской губернии. Автор летописи в подтверждение ссылается на указ от 16. 04. 1745 г. селенгинского воеводы Якобия о необходимости наделить землей бурят, прибывших из Анги, причем землю эту выделить в долине р. Баргузина.

Создается уникальная для Сибири ситуация, когда колонизация региона осуществляется одновременно русским и бурятским населением почти одновременно. Налицо столкновение двух стратегий природопользования земледелия и кочевого скотоводства. Сближает новопоселенцев то, что обе этнические группы первоначально стали «чужаками» в Баргузинской котловине.

Характер русской и бурятской колонизации был специфичен. Первая протекала по общесибирскому сценарию - строительства военных форпостов

Острогов, замирения кочевых инородцев и приведения их к подданству российскому государю, затем уже - проникновения русских мирных поселенцев - крестьян, и адаптацию земледельческих технологий к местным природным условиям. На этом этапе также подразумевается заимствование части приемов жизнеобеспечения соседских этносов. Особенность русской колонизации – протекторат российской государственности, ее роль, как фактора расширения границ освоенного пространства государства.

Бурятская колонизация региона также имеет специфичные черты. От русских новопоселенцев бурят отличает знание природной среды региона.

Переселенцы из Верхнеленских, Ольхонских и Кударинских лесостепных ландшафтов, они встретились со сходными климатическими и природногеографическими условиями, позволяющими ориентироваться на прежний способ жизнеобеспечения - кочевое скотоводство. Контактная специфика заключалась в том, что отношения с эвенкийским и русским этническими сообществами регламентировались российской администрацией.

Социальная организация этнических сообществ с начала освоения территории Баргузинской котловины представляла собой обычную организацию кочевых племен, то есть общинно-племенную структуру [Цыдыпова, 2011]. Этнические группы баргузинских эвенков в середине XVII века по родовому составу состояли из лимагиров, баликагиров, нямагиров, почегоров, киндигиров, чильчагиров, някугиров (рисунок 2.1) [Долгих, 1960].

Рисунок - 2.1 Карта расселения бурят и соседних с ними племен в XVII в.

[Долгих, 1960] Как видно на рис. 2.1, в XVII в. в регионе преобладали эвенкийские роды, граничащие на юге с бурятским родом хоринцев. Впоследствии из «отунгусившихся» бурят-хоринцев (рода галзут), вышедших в 1683 году из Монголии и осевших в Баргузинской долине, образовался монгольский (мунгальский, как указывается в ряде документов того времени) род тунгусов [Василевич, 1969]. Основной формой хозяйственной деятельности баргузинских эвенков была охота [Традиционные…, 2005]. Кочевой образ жизни эвенков не позволял интенсивно осваивать небольшие ареалы, напротив, нагрузки на основные жизнеобеспечивающие ресурсы обширной территории распределялись равномерно и циклично. По мере переселения бурят и русских в район Баргузина, в результате хозяйственного и культурного общения у эвенков постепенно развивается скотоводство, ареал кочевания сокращается. В XVII веке социум баргузинских бурят по родовому составу представлял следующую картину: Шоно, hэнгэлдэр, Абзай, Баяндай, Оторши, Бура, Сэгэнууд, Эмхэнууд, Галзуд, каждый из которых подразделяются на подроды. Основной формой хозяйственной деятельности баргузинских бурят было кочевое сезонное скотоводство, причем территории землепользования закреплялись за определенной из выше указанных родовой группой. История формирования духовной культуры, как у бурят, так и у эвенков берет свое начало с дошаманских анимистических верований и шаманизма [Бабуева, 2004; Базаров, 2008]. О стойкости шаманских традиций свидетельствует постоянство традиционных мест поклонения бурят и эвенков. У каждого рода свои места поклонения духам-предкам рода, племени. Строго соблюдаются обычаи, традиции совершения обрядов в местах поклонения. В процессе длительного тесного межэтнического взаимодействия населения долины, происходит ассимиляция эвенкийского населения бурятским, и наоборот [Беликов, 1994]. В результате взаимовлияния языков и культур происходит интеграция и синтез сферы духовности, ценностей и мировоззрения [Балдаев, 1970]. В первой половине XVII века традиционная обрядовая система баргузинских бурят, как и в Забайкалье в целом, претерпела изменения под влиянием буддизма. Данный фактор произвел определенные перемены и в воззрениях бурят касательно социокультурного устройства. Значительную роль концепции буддизма сыграли в обычной жизнедеятельности социума. Например, многие семьи соблюдали правила об отношениях в семье, воспитании детей, отношении к живой и неживой природе, к обществу согласно учению Будды [Абаев, Асоян, 1988]. В то же время, буддизм дополнил, но не вытеснил более архаичное шаманистское мировоззрение бурят, остатки которого входят в традиционную культуру по сей день [Галданова, 1987].

Русское население сосредотачивалось в нижнем течении Баргузина.

Здесь на протяжении 50-60 верст, от Байкала до Баргузинского острога, возникла цепь зимовий и деревень в 1-2 двора. Они получали название по фамилиям основателей – выходцев из баргузинских отставных служилых. Со второй половины 40-х годов XIX в. в Баргузине осела значительная группа «ссыльно-поселенных» евреев, приписанных к мещанскому обществу. Всего к 1850 году евреев в Баргузине числилось 30 человек мужского [НАРБ, ф. 6].

Данное обстоятельство способствовало вовлечению населения в товарноденежные отношения и экономическому развитию территории. В северных районах Баргузинского Прибайкалья бурятское и эвенкийское население к оседлости переходило медленно. Определенную роль в укреплении оседлости играло крещение, хотя порой новообращенные в христианство возвращались к своим родам, вопреки обязательству жить в крестьянских обществах для совершения исповедей и причастий. Приобщение к русскому быту, земледельческим занятиям, все более усиливающееся культурное влияние и взаимовлияние между народами привели к образованию стационарных поселений, где помимо юрт и чумов возводились деревянные избы, местами принявшие массовый характер. Действительно, христианизация бурят русской православной церковью в лице Иркутской и Забайкальской миссий способствовала расширению оседлости коренного населения, обучению русской грамоте, и, следовательно, вовлечению в процесс развития новых социокультурных отношений, переходу к новому историко-культурному этапу формирования культурного ландшафта Баргузинской котловины. Исследование природного и культурного ландшафта Баргузинского Прибайкалья свидетельствует о слиянии мировоззренческих ценностей между различными этносоциальными группами, а, следовательно, и представлений о ландшафте бурят, эвенков, и остального населения долины проживающих на протяжении нескольких поколений.

Нами выделены основные этнические ареалы этнокультурного ландшафта Баргузинского Прибайкалья (рисунок 2.2).

Рисунок - 2.2 Ареалы этнокультурного ландшафта Баргузинского

Прибайкалья:

1) Хозяйственный: 1. – эвенкийский, 2. – бурятский, 3. – русский старожильческий;

2) Этнический: 4. – эвенкийский, 5. – бурятский, 6. – русский старожильческий;

3) Лингвогеографический: 7. – эвенкийский, 8. – бурятский, 9. – русский;

4) Сакральный: 10. – эвенкийский, 11. – бурятский, 12. – русский, 13 – еврейский.

–  –  –

2.2 Формирование земледельческого ареала этнокультурного ландшафта Земледельческое население в начале освоения территории было представлено этническими группами русских. С развитием ссылки и переселенческой политики к ним добавилось еврейское, польское, китайское население, а христианизация и аккультурация повлекла переход части баргузинских бурят к земледелию. Изначальная русская поселенческорасселенческая система формировалась вокруг ядер, которым делегированы функции сакрального, и была представлена сетью малодворных деревень с лично именными названиями.

Первая попытка проникновения русских казаков – землепроходцев была предпринята зимой 1643-1644 гг., но закончилась неудачно. Посланный Курбатом Ивановым отряд Семена Скороходова, после завершения строительства Верхнеангарского зимовья отправился через Байкал в Баргузин, но в Чивыркуйском заливе был полностью перебит воинственными эвенками. Этот факт повлиял на решение сибирских властей о строительстве в Баргузине военного укрепленного поселения, которое могло бы стать базой дальнейшего продвижения казачьих отрядов вглубь Забайкальского края.

Острог был построен в 1648 г. Сыном боярским Иваном Галкиным [Тиваненко, 1979].

Заселение Баргузинского Прибайкалья русскими выразилось в специфической системе поселенческо-хозяйственных структур.

Сформировавшаяся сеть поселений была приурочена к агроландшафтам. В отписке воеводе в г. Иркутск баргузинский приказчик Мисюрка сообщает, что им был произведен «хлебный опыт», признанный удачным.

Ссыльно-поселенные крестьяне заложили основы земледелия в котловине. Казак Козьма Федоров считается инициатором хлебопашества.

После «опытов» следовало создание «десятинной пашни», для чего был послан в Баргузинский острог иркутский пашенный крестьянин Терентий Копытов, а в 1700 г. сюда переведены еще три семьи пашенных крестьян [Тулохонов, Тиваненко, 1993, с. 37]. Структура поселенческой системы создавалась под влиянием агроландшафтов и потенциальных территорий, которые могли стать агроландшафтами.

Баргузинский острог был форпостом освоения, он находился на перекрестке транспортных путей, занимал выгодное фортификационное положение.

Элементарная расселенческая ячейка (термин, предложенный А. Р.

Бубновой) русского населения состояла из 1-3-х дворной деревни.

Сакральный объект, к которому тяготела деревня, создавался не на пустом месте - природные почитаемые места принадлежали другой культуре.

Уважение и взаимное обогащение переселенцев и автохтонных жителей шло по линии совместного принятия сакрального. Представители каждой культуры вкладывали свой смысл в обожествляемые объекты природного мира, но единство этих объектов сближало культурное расстояние между пришлым и местным населением.

Ядро русской расселенческо-поселенческой системы в XVIII в.

образовывал Баргузинский острог – двухэтажная крепость с глухими башнями. Вооружение и архитектура острога позволяли отражать нападение воинственных племен. За пределами острога сформировалась деревня, включающая мельницу, приказную избу, трактир, 26 домов с населением 78 человек в 1730-х гг. Важнейшим сакральным центром, системообразующим ядром русской расселенческой системы стали два деревянных православных храма. Как отмечает А. В. Тиваненко, , в нижнем течении Баргузина, «на протяжении 50-60 верст возникла цепь зимовьев и деревень в 1-2 двора. Они получали названия по фамилиям основателей – выходцев из баргузинских отставных служилых». Источники изобилуют сведениями о деревняхв непосредственной близости от других мелких рек и ручьев.

Интересен приведенный тем же автором факт об основании Никольской деревни псаломщиком Баргузинской церкви. Хотя количество церквей было неизменным, вся жизнь русского поселенца соотносилась с церковным и народным земледельческим календарем.

Таким образом, первоначальный, сложившийся в XVIII в. рисунок русской системы расселения – радиально-лучевой, ориентированный по долине р. Баргузин. Дальнейшее заселение территории происходило в стремительном темпе: если в 1772 г. в крае насчитывалось 2050 душ мужского пола, из них – 1200 тунгусов, 382 монгола, 73 бурята, 322 русских крестьянина, 41 казак и 32 прочих, то к 1800 г. русское население увеличилось более чем пятикратно и насчитывало 1630 мужских душ [Тиваненко, 1993, с. 30].

Звездчатая система расселения, типичная для Западносибирских ареалов, в исследуемом районе не сформировалась. Хотя Баргузинский острог был не только административным, но и сакральным центром, имел статус города, земли, пригодные под распашку, в его окрестностях отсутствовали. Поэтому линии освоения простирались в северном и северовосточном направлении. Свободные земли в долинах, на террасах первого порядка, осветленные лесные участки «елани» осваивались в первую очередь.

Однако свобода этих участков была относительной, поскольку в аборигенной культуре не было понятия о фиксированном, закреплении угодий. «Шелковотканная мать – земля», как она именуется в бурятском фольклоре, не была ресурсом в сознании кочевника и использовалась на основе обычного права. Долинное «просачивание» русско-крестьянского освоения изменило маршруты кочевания и общий рисунок ареалов бурятских племен.

Ареал расселения русских локализовался в 90 верстах до устья Баргузина и по берегам Байкала. В нем отчетливо выделялись два ядра расселения. В широкой части долины, где сосредоточены почвы, пригодные для земледелия – находился первый компактный ареал русского населения, преимущественно – земледельческий.

Второе ядро расселения связано с группами, осваивавшими устье Баргузина, Турки и имевшими промысловую охотничье-рыболовецкую специализацию. В этом ареале впоследствии была организована Горячинская волость, которая обладала небольшими посевными площадями. Пятикратный рост русского населения вызвал изменение расселенческой системы: вместе с ростом численности населения деревень произошел рост нагрузок на агроландшафты и биоресурсы. Деревни укрупнились до 100-200 чел, при этом центр основной земледельческой волости – Читканской, с. Читкан насчитывал 400 чел. (таблица 2.3).

Таблица 2.3 Демографическая характеристика селений Баргузинской долины в 1850-1857 гг.

[Шмулевич, 1985, с. 172. Цит. По Тиваненко, 1993, с. 32]* Селение Количество Мужчины Женщины Расстояние от г.

домов Баргузина, верст Адамово 8 11 10 28 Агафоново 8 27 34 8 Алга 9 27 28 25 Баргузин 71 204 213 Башарово 11 34 47 45 Бодон 8 23 29 81 Душелан 18 63 54 10 Зорино (Журавлиха) 7 23 22 22 Карачинская 4 18 14 18 Кокуй 20 65 75 3 Мисюркеево 12 40 43 28 Нестериха 24 81 87 7 Пашино 12 59 36 30 Телятниково 31 105 104 30 Сувинская (Суво) 11 26 34 30 Толстихино 11 34 39 3 Уринское (Уро) 51 181 188 18 Шапеньково 20 66 57 5 Читкан 119 355 349 25 Итого 455 1442 1463 *В состав учтенных селений не вошли жители малодворных деревень, их численность составила 613 чел.

М. М. Шмулевич обнаружил источники, проливающие свет на раннюю историю формирования населенных пунктов края: в 1750-х гг. в долине р. Уро, притока р. Баргузин, возникает Агафоновская деревня, названная по имени основателя Афанасия Агафонова, к 1809 г. в ней проживают 32 человека, при этом половина - кровные потомки самого Агафонова. В конце XVIII в. возникла деревня Никифора Мисюркеева, в 1810 г. в ней зафиксировано проживание 5 мужчин и 7 женщин - Мисюркеевых (с. 28). Таким образом, формирование расселенческой системы происходило с помощью распространения семейных общин.

2.2.1 Еврейское население в земледельческом этнокультурном ареале В этническом отношении социум земледельцев включал евреев. Рост их численности наметился с увеличением масштабов сибирской ссылки - с середины XIX в. Ссыльные причислялись к мещанскому обществу, некоторые из них принимали христианство для получения льгот, в том числе и от воинской повинности, заключались смешанные браки между крестьянами - евреями и русскими. Еврейская община складывалась во время политики государственного антисемитизма. Еврейская община Баргузинского Прибайкалья состояла исключительно из ссыльных и их потомков. Л. В.

Кальмина вводит понятие «еврейской черты оседлости в Сибири», понимая под ней место причисления поселившегося в Сибири еврея, откуда он не имел права отлучаться без специального разрешения (Кальмина, 1998).

«Купцу, чтобы выехать из Баргузина в Верхнеудинск по торговым делам, надо было спрашивать разрешения у уездного начальника, который, в свою очередь, обращался за разрешением к военному губернатору области»

[Кальмина, Курас, 1990, с. 34]. При этом и губернатор был завален потоком бумаг, и само еврейское купечество тратило на получение разрешения на поездку в соседний уезд столько же сил, сколько было необходимо для оформления документов для заграничной поездки. Дискриминационная политика включала две линии - пресечение въезда и поселения евреев в Сибири и ограничение их деятельности с помощью «черты оседлости».

Формирование Баргузинской еврейской общины связано с отступлением от законодательной линии ограничения еврейского заселения Сибири: в 1856 г. Баргузин стал окружным городом и там был разрешен частный золотой промысел. Прииски нуждались в рабочих руках, и еврейские ссыльные стали массово прибывать в Баргузинский округ.

Баргузинское Прибайкалье - одна из немногих территорий Забайкалья, где еврейское население в значительной степени занималось сельским хозяйством. Интересен факт основания Баргузинским купцом Абрамом Новомейским вспомоществовательного фонда для еврейских крестьян, которые были трудолюбивы, но «…нехватка свободных земель и суровый климат сводили на нет все усилия» [Кальмина, Курас, 1990, с. 66].

Курас , в 1840 году Верхнеудинский исправник сообщал, что «местное население не будет возражать поселению здесь евреев по множеству имеемых земель», но по прошествии 40 лет, в 1880-х гг., читканский волостной старшина регулярно сообщал администрации о невозможности размещения еврейских ссыльнопоселенцев из-за недостатка свободных пахотных земель. Тем не менее, ссылка продолжалась, и еврейская община росла.

Читканская волость, основной район сосредоточения русских крестьян, так же стала местом концентрации еврейского населения (88 %). Крестьянеевреи также были жителями Большечитканского, Малочитканского, Сувинского, Кокойского и Уринского селений. В разное время евреи составляли здесь от 6 до 17% от общей численности населения данных населенных пунктов (с. 52). В сословном отношении свыше 71% евреев были крестьянами, 16,6% - ссыльными, не отбывшими срок, остальные 13,4% мещане г. Баргузина, зарабатывавшие на приисках (с. 53).

Источником благосостояния населения г. Баргузин в 1870-е - 1890-е гг.

стало обслуживание приисков, извоз, рыболовство, скупка пушнины у эвенков и бурят также были источниками жизнеобеспечения горожан.

Нами [Цыдыпова, 2009/1998], записано интервью о жизни еврейской общины: «В нашей Баргузинской долине была образована еврейская община, во времена ссылки отводили специальные места для проживания евреев.

Расселялись там, тут, скупали золото, пушнину, выдру. Оплачивали сразу натуральным товаром: боеприпасы, ткани, нитки, иголки, редко кто покупал немецкие швейные машины «Зингер», только самые богатые, т.е. предметы первой необходимости. Но конечно селились мы по нескольку семей, по одной или по две, в разных деревнях. В Улюнхане есть место под названием «Лаазариин нуга» по правой стороне при въезде в село. Жена, не помню как звали, и сын у него были Шээмхэ буряадаар (по-бурятски), Семён по-русски, наверно. Однажды напал на них отряд Колчака, ограбили, искали мужа с ружьем, и штыками истыкали всё сено. А жену схватили, раздели догола, чтобы не сбежала. Она всё-таки вырвалась, выбежала на улицу, мимо бурят проезжал на санях, укрыл её дохой и увез. Они ее не нашли. Потом она очень благодарна была бурятам. Вот так у нас говорили. Хорошо жили, дружно в основном» (Шленкевич Зинаида, с. Курумкан).

Сегодня место под названием Лаазариин буса (нуга) почитают наравне с бурятскими родовыми местами (бууса), а население хранит в памяти историю этой местности. По словам старейшин, благодаря евреям, буряты приблизились к прогрессу, а получение от них орудий и товаров первой необходимости облегчило бурятам и эвенкам дальнейшее расселение по тайге. Отсутствие конкуренции, веротерпимость и доброжелательное отношение местного населения способствовали процветанию еврейской общины в регионе. Более 17% еврейского населения Читканской волости занимались торговлей. «Баргузинские купцы открывали торговлю в дальних северных селах, торговали на приисках, где строили большие продовольственные склады. Золотопромышленники Новомейские создали капитал на торговле рыбой, которой снабжали богатые хлебом районы Иркутской губернии, где закупали муку» [Кальмина, Курас, с 64-65]. Таким образом, еврейское население обеспечивало своеобразную торговую и коммуникационную грань этнокультурного ландшафта.

2.2.2 Особенности духовной составляющей земледельческого этнокультурного ареала Ландшафтный архетип «первотворения», создания нового мир отражает предание об Адаме, обладавшем тайным знанием. Основатель села Адамово, охотник Адам много лет наблюдал за повадками зверей и птиц, открыл множество охотничьих угодий, «Адам… дал речкам Сосновка, Туртулик, Большая, Язова, Кабанья названия, построил там зимовья. Он жил в тех местах в летнюю пору, целыми днями бродил по тайге… ловил соболей как у себя во дворе», приручал медведей [Элиасов, 1960, с. 95].

Для регионального самосознания этот факт очень важен: целый комплекс народных преданий о заселении и освоении края, преобладающий в старожильческом фольклоре, подчеркивает кровную, родовую преемственность освоения территории новой Родины. Выдающийся фольклорист Л. Е. Элиасов записал интервью Артема Васильевича Елшина, 103 лет, колхозника баргузинского села Душелан: «Что только наш русский мужик не вынес, чего он только не испытал. Сюда пришел мой дед, здесь жил мой отец. Я их помню, сам больше ста лет здесь живу… Когда сюда пришел мой дед, сплошная тайга стояла, под пахотными полями были только небольшие круги земли, а теперь посмотри - кругом такие поля, что глазом не охватишь. Потому земля нам здесь дорога, что она пахнет потом наших предков, полита кровью и слезами» [Элиасов, 1960, с. 94]. Духовное наполнение культурного ландшафта задавалось эвенкийским культурным пластом. Духи-хозяева промысловых угодий, почитаемые природные объекты

– горы, деревья, источники, реки и ручьи, камни – требовали соблюдения правил поведения в тайге. Бурятская культура ассимилировала эти объекты и сформулировала близкие к эвенкийским принципы диалога с одухотворенной Родной Землей. Тесное соседство с эвенкийскими и бурятскими общинами, осваивавшими смежные с русским крестьянством земли, также обеспечивало межкультурный обмен.

Русские крестьяне, проживающие в непосредственной близости к местам, почитаемым бурятами и эвенками, перенимали их обычаи. Таким образом, можно заключить, что земельная теснота способствовала не только хозяйственной конкуренции разных этносов, но и обеспечивала более быстрый и эффективный обмен контактами и традициями. Вклад еврейского компонента в этнокультурные традиции региона также был значителен. В начале XX в. еврейская община ходатайствовала об открытии молитвенных домов. До этого были тайные молитвенные дома. В Усть-Баргузине стало известно о них по доносу. Тайные молитвенные дома консолидировали жизнь общины. Cледует отметить, что запрет въезда евреев с высоким образовательным уровнем привел к росту самообразования. Так, раввин баргузинской общины был подготовлен ее высокообразованными членами из крестьян Читканской волости [Кальмина, Курас, 1990]. Высокая мобильность евреев - купцов способствовала тому, что буряты, эвенки и русские знакомились с еврейскими традициями без антисемитских предубеждений, навязанных властью, устанавливая прочные дружеские, соседские, семейнобрачные связи.

–  –  –

Приведенный отрывок очень важен для понимания структуры этнокультурного ландшафта русского социума. Для крестьянского населения важными локусами культурного ландшафта является не только само поселение и поля, а также, вследствие комплексной стратегии жизнеобеспечения, ориентированной на освоение почти всех доступных на данном уровне развития производительных сил ресурсов, охотничьи угодья, места сбора дикоросов, рыбалки и промысла нерпы. Это подразумевает фрагментированность своей земли, включающей комплекс контрастных в природно-ресурсном отношении урочищ. Функциональная ориентация данных урочищ также была различна, включая посезонную смену нагрузки различной интенсивности.

Тесное соседство с эвенкийскими и бурятскими общинами, ранее осваивавшими занятые русским крестьянством земли также обеспечивало межкультурный обмен.

В первой половине XIX в. структура агроландшафтов в площадном выражении в основном земледельческом очаге исследуемой территории состояла из: пашен - 1516 дес., сенокосов - 1009 дес., пастбищ - 385,5 дес., 885 дес. - леса, 100 дес. - приусадебные земли, 2001 дес. - неудобные земли, в общей сложности - 5896 дес. [Тулохонов, Тиваненко, 1993].

Небольшие размеры пашен (1516 дес. на 1809 казенных крестьян мужского пола, на 1 душу – 0,84 дес.), отмеченная выше чересполосица и бедность почв, несовершенная агротехника повлияли на урожайность которая была ниже средней по Западному Забайкалью и составляла около сам - 3 [Тулохонов, Тиваненко, 1993, с. 38]. В регионе хлеб, в основном, был привозной и обменивался на продукты скотоводства.

Резкое падение урожайности зерновых в Читканской волости наступило в середине XIX в.: урожай был «сам-друг», равен или чуть больше посева. В таких условиях выжить можно было, заимствуя более подходящие к природно-ресурсному потенциалу, адаптированные к нему скотоводство при подсобной роли охотничьего промысла, собирательства и рыболовства. И это - отправная точка этноконтактов, взаимного узнавания культур, обычаев и традиций двух соседствующих этносов: бурят и русских. Особенность такого соседства - то, что оба народа были переселенцами, приход бурятских племен с Верхней Лены почти совпал с появлением в регионе русских.

Скотоводство в крестьянском хозяйстве было развито не так значительно, как у бурят. В 1846 г. численность поголовья составляла 95444 голов. Важную роль играл обмен его продуктов с Манзурской волостью в неурожайные годы на хлеб. А. К. Тулохонов и А. Н. Тиваненко отмечают, что «Ограниченное поголовье скота объяснялось суровостью климата, частыми засухами, нехваткой кормов, падежами» . Но на бурятское хозяйство, где продуктивность скотоводства была намного выше, климат и засухи и эпизоотии оказывали такое же действие. Русский земледелец, привязанный к пашне, огороду, курам и свиньям, не кочует со скотом, поэтому технология, которая позволяла на родине держать в хозяйстве небольшое количество скота как подспорье, и жить за счет земледелия, в новых условиях не сработала. То же самое относится к утопичности планов бурятского тайши Сахара Хамнаева о дополнении аборигенного кочевого хозяйства земледелием [Жалсанова, Курас, 2012]. Еще одна возможная причина непродуктивности скотоводства в крестьянском хозяйстве - в условиях земельной тесноты распашка луговин под пашни.

Таким образом, анализ хозяйственной составляющей земледельческого производства в этнокультурном ландшафте Баргузинской котловины позволяет сделать вывод о том, что природопользование, представляя из себя систему сбалансированных и адаптированных к конкретным этническим традициям и природно-ресурсным нишам приемов, знаний и практик, чувствительно к нарушению сложившихся связей. При вмешательстве непродуманных решений система реагирует снижением продуктивности традиционных отраслей, что прямо отражается на жизнеолбеспечении населения, его демографическом состоянии и качестве жизни.

2.3 Бурятский скотоводческий геокультурный комплекс

Природный ландшафт ареала бурятского геокультурного комплекса во многом определяет тип хозяйства и жизнеобеспечения, которые, в свою очередь, задают рисунок расселения с учетом этноконтактных зон, влияют на специфику социальных и культурных стандартов восприятия социальной, этнической и природной среды.

«Именно своеобразие окружающей географической среды предопределило многие черты материальной и духовной культуры, особенности этнического самосознания» [Буряты…, 2004, c. 60]. Символом этнического ландшафта и региональной идентичности стал Байкал, присутствующий в легендах и преданиях.

2.3.1 Родовые группы, численность и особенности освоения территории В этнологии выделяется этнотерриториальная группа Баргузинских бурят. Она относительно изолирована от степного и лесостепного мира бурят Забайкалья и Прибайкалья с XVIII в. Расселение в пределах Баргузинской котловины, орографические барьеры и отсутствие компактно расселенных бурятских групп в близком соседстве закрепили этнокультурное своеобразие баргузинцев. Природно-географическая и относительная этноконтактная изоляция способствовали стойкости этнического самосознания и традиций баргузинских бурят. Согласно Г. Н. Румянцеву, бурятский социум Баргузинской котловины состоял из следующих родов: абазай, шоно, баяндай, хэндэлгэр, булагад, галзуд, сэгэнуд, эмхэнуд, бура, уули, басай, торши, шарад, хурумша, онгой, хадалай, содой, богол, согол [Румянцев, 1956, с. 48-51].

Все родоплеменные группы - потомки верхоленских, кудинских и муринских бурят, большинство из них относятся к племени эхирит. Сэгэнуд, эмхэнуд, хурумша не присоединяются к крупным племенам. Галзуд и шарат, имеющие одинаковые этнонимы с хоринскими племенами, также - выходцы с запада Байкала. В Баргузинской долине, согласно традиции, насчитывается восемь экзогамных родов: хэнгэлдэр, шоно, абзай, баяндай, эмхэнэд, булагад, галзууд, сэгээнэд [Буряты…, 2004, с. 54]. Каждый из них делится на несколько подродов, или «костей». Распределение населенных пунктов образует сетевую структуру, а наложение оседлого и кочевого типов расселения позволяет заполнить ячейки этой сети различными по функциональному назначению ареалами.

Специфика кочевого и полукочевого скотоводства, предопределила расположение жилищ на значительном расстоянии друг от друга, таким образом, модель расселения имела вид рассеянной мозаики на территории Баргузинской долины, которая постоянно была в движении, т.е. носила мобильный характер.

Расселение родовых групп (групп семей) по родовым местам (бууса, нуга) было приурочено к посезонным стойбищам: летникам (нажаржаан), осенникам (намаржаан), зимникам (Yбэлжоон), весенникам (хабаржаан).

Они, как правило, объединяли несколько юрт, где проживали отдельные семьи. Расстояние между юртами одной родовой группы составляло от 30 до 50 метров, между различными родовыми группами более 50 метров, хотя они часто объединялись.

Функции кочевания заключались не только в выпасе скота, оно также имело целью посещение символически значимых мест, закрепленных за родом. Эти знания и родовая территориальная идентичность передавались потомкам по наследству.

Место зимника выбирали особенно тщательно. Старались зимовать в местах, защищенных от ветра, устанавливая юрты на южных склонах гор.

Для скота устраивали загоны из прошлогоднего навоза, жердей или камней. С наступлением весны кочевали в места более открытые, где сохранилась прошлогодняя питательная трава и где раньше появляется молодая зелень. В летнее время кочевали в местах, обильных водой, а осенью – богатых травой.

Каждая родовая группа отлично знала месторасположение «своего»

бууса (угодья), каждый ее представитель мог хорошо ориентироваться в окружающей местности. Так, например, старожилы могли описать все подробные детали такого места, вплоть до расположения конкретных деревьев, камней, ручьев, характера травостоя. Нами по сведениям информантов, было реконструировано прежнее (до 1930-х годов XX в.) расположение родовых угодий – бууса, в местности близ эвенкийских сел Алла и Улюнхан (рисунок 2.3).

Рисунок - 2.3 Схема расположения родовых угодий (бууса) бурят Курумканского района в преддверии коллективизации.

Таким образом, все свидетельствует о дисперсном расселении бурятских родовых групп. Конкретного обозначения границ, согласно традиции, не существовало, территория (родовая, семейная) очерчивалась естественными границами, например, от рощи до дерева, ручья, камня и т. д.

Численность бурятского населения может быть реконструирована по архивным и опубликованным данным. В XVIII в. основным документальным источником были ведомости об уплате ясака.

В сохранившихся документах XVII в. среди ясакоплательщиков Баргузинского острога буряты не значатся [Шубин, 1973], буряты населяли побережье оз. Байкал. В 1732 г. в регионе отмечено 73 бурята, 382 монгола, 322 русских, 41 казак и др., а по данным четвертой ревизии 1772 г. бурят насчитывалось уже 597 душ мужского пола. Интенсивными темпами бурятское население росло в XIX в.: если в 1825г. насчитывается 2600 душ м.п., то к 1856г. численность населения составила уже 4341 мужчин [Шмулевич, 1985]. Эти данные подтверждаются с привлечением косвенных источников: документов Государственного архива Республики Бурятии (ГАРБ) относительно числа «ламаитов» (буддистов-бурят) и «идолопоклонников» (шаманистов – эвенков), где также учитывались только мужчины. В 1846 г. их насчитывалось соответственно 4610 и 1061 чел.

[Кальмина, Курас, 2012, с. 30], в 1862 г. 8634 и 786 чел. [Кальмина, Курас, 2012, с. 95], в 1916 г. в регионе проживало 13719 чел. бурят обоего пола [Румянцев, 1956].

Стремительное увеличение численности бурят связано с их непрекращающимися миграционными потоками из районов о. Ольхон, Приольхонья и Кударинских степей. То, что миграционный приток был постоянным, делало формирующийся культурный ландшафт довольно нестабильным образованием: только сформировавшиеся границы могли «сжиматься» или «растягиваться» под влиянием относительного увеличения или уменьшения численности населения в конкретных ареалах, структура ресурсопользования также подвергалась изменению. Нагрузки на пастбищные, сельскохозяйственные, охотничьи и рыболовные угодья были неравномерными. Общая тенденция повышения доли земледельческого и скотоводческого населения и снижения (относительного) доли охотниковпромысловиков выявляет тенденцию формирования скотоводческих и земледельческих доминант в структуре этнокультурных ландшафтов.

Ментальным отражением этих тенденций стали фольклорные предания.

Предание о столкновении бурятских племен отражает не только межэтническое соперничество, имевшее место еще до прихода русских, но и ясно обозначает «идеальную» с точки зрения бурятской культурной традиции природно-хозяйственную нишу для развития этноса: «В незапамятные времена… недалеко от реки Ины, вблизи Баргузина появился богатый бурят с целым племенем. Долго он бродил по степям и нигде не мог выбрать лучшего места, как на пятаке между реками Баргузин, Иной и Аргадой. Это самое богатое, цветущее место из всей долины, где травы по грудь, полные реки рыб, тут же было названо Баянголом, а жители - баянгольцами. Так они жили здесь много сотен лет. Затем спокойная и богатая жизнь баянгольцев был нарушена приходом нового бурятского племени. Пришельцы стали претендовать на часть баянгольской земли начали устраивать на баянгольцев набеги. Долго терпели они невзгоды от нового племен, но наконец собрали все свои силы и прогнали налетчиков в горы. Там и поселилось новое племя и прозвали то место Яссы, что значит по-русски «плохой», «скверный».

Баянгольцы снова зажили богатой, счастливой жизнью» [Элиасов, 1960, с. 114].

Постоянная смена показателей населения баргузинских бурят в течение XIX в. связана не столько с их внутренней динамикой, сколько с непрерывным притоком переселенцев из Прибайкалья, лишь небольшая часть из которых имела опыт земледелия. Показатели крещения также связаны с переселением уже крещеных бурят, а не с успехами миссионерской деятельности.

При крещении инородец обязывался жить в крестьянском селении «для исправления исповедей и причастий», но частой была ситуация формального крещения, когда новообращенный православный христианин возвращался к прежнему кочевому быту, и в его жизни, кроме финансово-податных льгот, ничего не менялось.

Снижение численности крещеных бурят за десятилетие почти в семь раз исследователи объясняют процессом их «раскрещивания» - ослабление миссионерской деятельности влекло возвращение новокрещенных к привычным занятиям и кочевому образу жизни, в то же время, вторая группа новокрещенных бурят и эвенков осела и ничем не отличалась от русских крестьян в правовом и административном отношении, поэтому с принятием крещения более не считалась инородческой. Это характерно для оседлой «ясашной» общины бурят и эвенков с. Бодон, численностью около 200 чел., которые с 1850-х гг. именуются не инородцами, а «бодонскими крестьянами».

2.3.2 Ареалы расселения бурят и земельный вопрос

Документы Государственного архива республики Бурнятия (ГАРБ) сообщают: «Баргузинские буряты граничатся по земельному владению с крестьянами Читканской волости по урочищу Камнишки, с казеннооброчной статьей Сухинских дач в урочище Сухой, с Верхнеангарскими тунгусами по речке Кобылах по Амурскому тракту. Селений в ведомстве нет, инородцы кочуют рассеянно, главные кочевья или улусы находятся по речкам: по реке Улюну, Улюкчикану, Баргузину, Галтаю, Курумкану, Окунях, Алла, Улугне, Ине, Аламбурге, Гараму, Аргатай, Токин, Гарга, Кашкал, Калчар. Главные рыбные промыслы - р. Баргузин, озера во владении бурят»

[ГАРБ.Ф.,7, Оп. 1.Д.998. Л. 5-6].

Как было отмечено выше, постоянное увеличение численности бурятского и русского населения делало подвижным рисунок этнических ареалов природопользования и не могло не вызывать конфликтов в сфере жизнеобеспечения.

Показательным проявлением межэтнических контактов и конфликтов служит событие, называемое в документах Урта Хурэ (Длинная Изгородь).

Этот межэтнический конфликт важен для понимания формирования этнокультурного ландшафта территории. В нем задействованы интересы природопользования двух сторон (эвенки и буряты), русская администрация играет роль арбитра. В нашем распоряжении имеются документы, выражающие суть претензий двух этнических групп.

Летописец «Краткого повествования… » сообщает: «В то время, когда впервые (буряты) переселялись из Иркутской губернии, в Баргузин, в Баргузине обитали эвенки. Им не нравилось переселение бурят, и они причиняли притеснения. Когда буряты размножась, снова во множестве стали перекочевывать с северо-западной стороны Байкала, эвенки заставили бурят построить так называемую Урта Хурэ («Длинную изгородь») – деревянную постоянную изгородь, начиная с речки Харасун, через Шинагалжин, до местности Хара Модон. Выделив землю бурятам, запретили им с южной стороны выпускать скот, с северной стороны переходить через реку Баргузин, на восток выпускать скот за Хара Модон, на западе не переходить реки Харасун если за пределы отведенных земель переходил скот, то эвенки весь скот разбоем захватывали, а хозяев скота избивали» [Краткое повествование…, 1956, с. 54].

В данном отрывке подчеркивается аспект борьбы за ресурсы жизнеобеспечения, преимущественное право эвенков – аборигенов на территорию освоения, их возможность определить колонизаторам пределы разрешенного использования территории и способность силовыми методами эти границы защитить.

С точки зрения бурят, ряд действий эвенков по охране своих территорий рассматривался как грабеж. Автор летописи продолжает: «Часто эвенки сами отгоняли скот (за пределы отгороженного места). Рассказывают также, что ранее этого, с низовий, из русских земель, прибыло несколько русских в поисках хороших земель для поселения около эвенков. Всех их убили эвенки: некоторых приперев к реке Баргузину, некоторых к южной горе» [Краткое повествование…, 1956, с. 54].

Ходатайство бурят было удовлетворено: тот же летописец свидетельствует, что «чиновники, прибыв в Баргузин, согласно этой просьбе приказали повалить изгородь, называвшуюся Урута Хуре, и произведя строгое расследование по закону, признали виновным чиновника, ведавшего Баргузином, и сослали его в Иркутск, а действовавших вместе с ним казаков отдали под суд. Так, буряты, пока не добились правды, кочевали на землях, указанных им [Краткое повествование…, 1956, с. 54].

Документ, найденный в архиве Баргузинской инородной управы А. И.

Востриковым и Н. Н. Поппе в 1930-х гг., гласит: «Указ ее императорского величества самодержицы всероссийской. Из Баргузинского нижнего земского суда, подгородных тунгусских родов главному шуленге Ваньке Ишигденову.

В подданном ты шуленга со старшинами в земский суд доношения – прописывали, о том, что подгородные братские юртами своими кочуют в ваши тунгусские урочища, и промыслы, где каждогодно бывает белка, вверх по Баргузину за Карку реку, и около верхнего зимовья поселясь, со скотами живут, через что и тунгусы ясак достигают уже не промыслом, но работами и о прочем описывая просили исполнить состоящейся комиссией о ясаках 1765 г. указ, и для того в Земском суде резолюциею заключено: о непромысле братскими зверей в урочищах тунгусских, а сверх того велеть: закочевавших со скотами и юртами за Арагду реку близ верхнего зимовья как не на принадлежащие им места братским в самоскорейшем времени перевесть на свои прежние кочевья и почему они туда отважились самовольно кочевать, на месте исследовать. Августа 14 дня 1791 года» [Востриков А. И., Поппе Н. Н., 1935].

Таким образом, из документа становится известно, что межевание было проведено в пользу эвенков на основании императорского указа. Эвенки настаивали на неприкосновенности своих территорий кочевания, ставя в зависимость свою возможность уплачивать ясак в казну и автономию территорий от иноэтничных вторжений. В то же время, царская администрация прислушивалась к аргументам бурят, о насильственных и агрессивных действиях эвенков. Разрешение земельного спора наступило в 1802 г., о чем свидетельствует документ ГАРБ: «Предписание Баргузинского нижнего земского суда о нераздельном владении баргузинских бурят и эвенков землями ведомства 1 июля 1802», где постановляется: «Чтоб вам, братским и тунгусам, иметь вообще как звериные промыслы, рыбные ловли, также свои стойбища и сенные покосы, кроме таки рыбных ловель, тоней которые ими таки были тунгусами расчищены, то и остается оным в их владении, в чем они мировое письмо написали, дабы вам и тунгусам уже более по оным ссорным делам по присутственным местам, где оные были, не ходатайствовать, а жить дружелюбно» [ГАРБ, ф.7., оп.1, д. 2414, лл.1-2].

Конфликты с крестьянами-земледельцами также имели в своей основе территориальные претензии. Летопись Г. Н. Румянцева сообщает, что земли эвенков и бурят не разделены. «Длина их 200 верст, ширина от 12 до 25 верст.

Согласно плану, выданному 2 апреля 1838 г. из Иркутской Казенной палаты, их земли составляли 35439 десятин. Среди них сухие, безводные степные места, называемые Хояр Хундуй (Две пади), размером 80000 десятин, урочища Туракан и Улан-Бургали и другие места, разрушаемые ветрами и превратившиеся в пески земли в 18670 десятин, пахотной земли 3700 десятин, сенокосной - 21609 десятин, леса 47228 десятин, водоемы - 13000 десятин, болотистые - 6500 десятин, пастбища - 1250332 десятины»

[Румянцев, 1956, с. 49]. В расчете на 7224 мужчин бурят и эвенков на одну «наличную мужскую душу» приходится 0,5 дес. пашни, 2,8 дес. сенокоса и 17,3 дес. пастбищ. Такая структура земельных угодий предопределила способ природопользования: летопись сообщает, что «баргузинские буряты и эвенки усердно занимаются только разведением скота из-за недостатка и отсутствия черноземных орошаемых земель, пригодных для земледелия. Они поддерживают свою жизнь продуктами скотоводства. Они прокармливают свой скот, перегоняя его два и от трех до четырех раз, следуя состоянию пастбищ» [Румянцев, 1956, с. 49].

Работы по земельному устройству бурят Баргузинской волости были начаты по настоянию крестьян соседней Читканской волости, так как была необходимость разверстать находящиеся чересполосно поливные пашни.

Крестьяне рассчитывали на прирезку бурятских земель. Они хотели присвоить часть бурятских земель по правому берегу р. Баргузин. Со стороны крестьян были случаи захвата и самовольной распашки бурятских земель. В 1915 г. началась с этой целью земельная съемка, которая не была закончена ко времени Октябрьской революции 1917 г.

В 1918 г. новая власть встала на сторону крестьян: бурятам было предложено выселиться «и предоставить в полное пользование населения Читканской, Горячинской, Бодонской тунгусской волостей, г. Баргузина, русского населения выселок Курумкана и Шаманок все земли, запроектированные крестьянам Читканской волости в 1892 г., под названием Ининская, Улюнская степи, по правую сторону р. Баргузина» [Жалсанова, Курас, 2012]. В случае несогласия бурятского населения предполагалась социализация земли, которая предусматривала право любого желающего трудиться на земле, вспахивать и огораживать ее под покосы, а также заселять любые земли, независимо от их имущественной принадлежности.

Ясно, что такая политика была проявлением непродуманных революционноидеалистических взглядов и на самом деле могла повлечь за собой не урегулирование земельных вопросов, а настоящий хаос. При этом нарушались сложившиеся традиции землепользования и духовная связь с территорией всех основных этнических групп названной территории.

2.3.3 Бурятский скотоводческий геокультурный комплекс

Важным источником информации о природопользовании бурят стал архивный документ «Записка Сахара Хамнаева об образе жизни и хозяйстве баргузинских бурят, представленная генерал - губернатору Восточной Сибири 1855».

Хамнаев, который являлся баргузинским тайшой, сообщает, что «Баргузинские буряты жизнь ведут кочевую, переменяя оное два раза в год, на летних стойбах они живут с мая по 15 число сентября, на зимних с 15 сентября до последних чисел мая. Во время лета при зимних стойбах своих они заготовляют на зиму сено, потому что оные стойбы расположены у них при сырых и покосных местах, опять же на летниках для них удобно, потому что таковые находятся у них на высоких степных местах, нет мошки, угрозы наводнений от разливов р. Баргузин. Почти все имеют дома, теплые хлевы, дворы и ограды, зимой живут в теплых домах с печами, летом - в деревянных юртах. … Насчет построек домов и скотских дворов здешние буряты против таковых же селенгинских и хоринских, можно сказать, сблизились к сельской жизни». Таким образом, можно отмечать значительное аккультурационное влияние русской земледельческой культуры, проявляющееся в строительстве деревянных домов по русскому типу. В то же время, летнее кочевание, его продолжительность и маршруты свидетельствуют о главенстве скотоводства в бурятских моделях жизнеобеспечения. Это подтверждается данными о динамике распространения земледелия.

С. Хамнаев сообщает, что буряты занимаются земледелием с 1813 г, а «до этого понятия об оном не имели». Динамика посевных площадей выглядит следующим образом: в 1813-1834 гг. засевалось 350 десятин, в 1834-1842 гг. – 1002 десятины, в 1855 ныне - 500 десятин. Источник отмечает, что целые поля стоят брошенными, поскольку мало делается в побуждении населения к земледелию и его организационная сторона не развита. Дело в том, что залогом получения высоких урожаев является строительство оросительных сооружений, а при низкой мотивированности бурятского населения к занятию хлебопашеством оно не производится в должной мере, старые оросительные каналы забрасываются, с ними забрасываются и поля.

Хамнаев выделяет главные земледельческие ареалы, приуроченные к трем «полям» курумканскому, иликминскому, алменскому.

Рыболовство практикуется в озерах и небольших речках между улусами. Объектом добычи становится рыба соровых пород. Большое значение имеет артельный неводной лов омуля на Байкале.

Охотничий промысел в хозяйственном календаре баргузинских бурят приходится на весеннее время. Основной объект пушного промысла - белка, редко - лиса. Тайша С. Хамнаев отмечает исключительно редкий характер добычи соболя и медведя: «промысел зверей производится в самое порожное время после всех уборок полевых работ и занимает прочную нишу в хозяйстве: дальнейшее продолжение таковой промышленности (охоты - Л.

Ц.) не преграждает пути прочих приобретений, а, напротив того, представляет улучшение в их приобретении» [Жалсанова, Курас, 2012, с. 64] Скотоводство представлено преимущественно коневодством, стада находятся на вольном выпасе, в земледелии лошадь не используется.

Разведение крупного рогатого скота - товарная отрасль, в документах отмечается «скота они (буряты - Л.Ц.) продают на месте и угоняя в г.

Верхнеудинск и немалое количество в каждый год» [Жалсанова, Курас, 2012, с. 64]. Пахота и перевозка грузов производилась на быках. Стадо крупного рогатого скота содержалось в теплых хлевах зимой, лишь в малоснежье выпускалось на вольный выпас в степь.

Товарность сельского хозяйства в 1855 г. характеризуется продажей 9000 туш КРС, 1900 шкур, около 2000 пудов масла и жира (таблица 2.5).

Таблица 2.5 Товарность отраслей бурятского хозяйства в 1855 г.

по данным ГАРБ Продукция Скот Кожи Мерл Масло Овечья Пушнина Рыба ушка и жир шерсть белка омуль Выручено 9000 1900 90 1950 2600 1800 600 руб., серебром Доля в 50,2 10,6 0,5 10,9 14,5 10 3,3 совокупном доходе,% Из таблицы видно, что основной товарный доход приносит скотоводство. Относительно земледелия, спустя боле чем 30 лет от его появления у бурят, особых успехов не достигнуто: в документе отмечается, что в отношении хлебопашества большинство бурят неприлежны, исключая 20-30 семей, которые производят хлеба более, «чем целое ведомство и от них более поддерживают прочих инородцев хлебом и пополняют запасные магазины» [Жалсанова, Курас, 2012, с. 70]. Таким образом, документы ГАРБ подтверждают скотоводческую ориентацию хозяйства бурят и медленное введение земледелия в их хозяйственную модель. Данная ситуация сохранилась до начала XX в.

В 1873 г. Баргузинский окружной исправник попытался принудительными мерами стимулировать хлебопашество. Для этого предполагалось «вызвать в присутствие Степной думы всех родовых старост и самым резонным образом объяснить о пользе развития хлебопашества, увеличить хлебные посевы в каждом роде, не принимая от бурят никаких отговорок. Предупредить полевых старост, что я сам лично буду наблюдать за посевами, если обнаружится какое-либо упущение со стороны полевых старост, виновных немедленно предам суду и следствию за бездействие по службе [ГАРБ, ф. 7., оп.1, д.1573., лл.5-6, цит по: Жалсанова, Курас, 2012, с.

К этому же году относится описание техники земледелия: вспашка сохой, единичные случаи удобрения пашни в изобилии имеющимся в хозяйстве навозом, «Места тут тучные, урожаю способствует поливка земли во время засухи».

Приведем следующий блок архивных документов, по которым реконструирован ход событий, затрагивающий изменение бурятских хозяйственных моделей. В январе 1901 г. состоялся общий суглан Баргузинской Степной думы по поводу «Высочайше утвержденного 5 июня 1900 г. мнения Государственного совета о поземельном устройстве населения Забайкальской области, из коего усматривается, что на каждую наличную душу мужского пола установлено отводить по 15 десятин, и что кочевые инородцы должны будут перечисляться в оседлые». На данном суглане был принят общественный приговор о нежелании принимать волостную реформу [Жалсанова, Курас, 2012, с. 197, ГАРБ, ф.7., оп.1., д. 2890., лл. 3-4].

Первоочередным аргументом стал характер природных условий, неприемлемый для коренного изменения образа жизни: «У нас в числе удобных земель считаются два возвышенных, сухих, совершенно безводных холма, называемых «куйтунами», и две равные степи, подвергающиеся впоследствии песчаным заносам – Улан-Бурская и Аргадинская, всего пространства в холмах и степях приблизительно до 9200 десятин… что для развития хлебопашества пригодных земель недостаточно… если надел будет сокращен до 15 десятин на душу и при этом состоится перечисление бурят в оседлое состояние, т.е. заставят жить селениями, то мы, буряты, будем сразу оторваны от веками установившейся нашей кочевой жизни и поставлены в новые непривычные для нас условия жизни и тяготившейся (так в тексте документа - Л. Ц.) ведением хозяйства по новой, незнакомой нам форме».

Поэтому постановление суглана предусматривало ходатайствовать перед администрацией «об оставлении во владении баргузинских бурят тех земель, которыми они пользуются и об оставлении бурят в кочевом состоянии».

Председатель Земельной комиссии А. Н. Куломзин обратился к военному губернатору Забайкальской области Е. О. Мациевскому с разъяснениями о поземельном устройстве бурят, где отметил, что немедленное перечисление кочевых инородцев в оседлое состояние нецелесообразно и не предусматривалось. При этом, правительством будут приняты во внимание природные условия местности и образ жизни бурят, и поэтому «наделение их последует не непременно в 15-десятинной пропорции, а в той, которая обеспечит им возможность продолжить свой обычный образ жизни и не вызовет необходимости в коренной ломке экономического строя…».

[Жалсанова, Курас, 2012, с. 201, ГАРБ, ф.7., оп.1.,д. 2890., лл. 13-15].

Волостная реформа активно лоббировалась центральным правительством. За счет ущемления прав кочевого населения, перевода его на оседлость предполагалось высвободить земельные участки для мигрантовкрестьян переселенцев и обеспечить прирезку земли нуждающимся старожилам.

Движение против волостной реформы, как угрожающей кочевому традиционному быту бурят, охватило все бурятские территории. В Баргузинском уезде также были назначены местные чины волостного управления, но крестьяне пошли на открытый бунт: «Крестьяне… запрещали должностным лицам служить, в противном случае грозили им и крестьянскому начальнику смертью. Участники волнения были подвергнуты наказанию, четверо были удалены из общества, а двенадцать человек арестованы» [История…,1951, с. 473].

Великая Октябрьская революция 1917 г. не дала царскому правительству довести до конца волостную реформу. Передышка в несколько лет вылилась в насильственную коллективизацию аборигенного хозяйства, рассмотренную в Главе 3.

Искусственные оросительные каналы, проведенные из горных ручьев и рек на поля, могли бы значительно повысить урожайность. Но основной причиной медленного развития земледелия была его культурная чуждость хозяйственным моделям бурятского сообщества. Не существовало объективной необходимости идти путем такого трудозатратного производства продуктов питания, которые можно было выменять на продукты скотоводства, и более того, земледельческое хозяйство было малопроизводительным и маловостребованным.

Основная отрасль, подчиняющая себе весть ритм освоения угодий – скотоводство. Численность поголовья скота неуклонно росла и составляла в 1850 г. - 52367, в 1865 г. - 76928, в 1887г. - 142900 голов крупного и мелкого скота. Товарность хозяйства повышалась за счет продажи продуктов скотоводства как на Верхнеудинской ярмарке, так и непосредственно на золотых приисках.

Таким образом, к рубежу периода исследования бурятский ареал этнокультурного ландшафта Баргузинского Прибайкалья был сформирован как преимущественно скотоводческий по своей производственной основе.

Незначительное вхождение земледелия в хозяйственный комплекс контрастировало с более масштабными культурными заимствованиями, знакомством с бытом и культурой еврейского, эвенкийского и русского населения. Адаптированность к природным условиям, сохранение кочевания и дисперсного расселения обусловливало щадящий режим пастбищных нагрузок на природную среду в сочетании с высокой продуктивностью скотоводства. Кочевой образ жизни, сохранность традиций, правовая защищенность и автономия, местное самоуправление поддерживало на высоком уровне этноидентификационные процессы.

2.4 Охотничье - промысловый геокультурный комплекс эвенков

Формирование охотничье промыслового ареала и его трансформация в охотничье-скотоводческий связана с заселением территории эвенкийскими племенами. Кочевой комплекс освоения таежных и горнотаежных ландшафтов территории оставил свой отпечаток в культуре земледельцев – русских и скотоводов – бурят, и в свою очередь, значительно адаптировал свои ключевые характеристики к новой социокультурной среде, включая ритм освоения угодий, особенности кочевания, виды природопользования и духовно-образные репрезентации культурного ландшафта.

Баргузинская летопись свидетельствует, что ко времени появления бурят, на территории кочевали эвенки, управляемые особой управой.

[Румянцев, 1956, с. 45].

А. С. Шубин сообщает, что в сохранившихся документах XVII в.

среди ясакоплательщиков Баргузинского острога значатся тунгусы, которые поддерживали постоянные контакты с бурятами - в их основе была торговля пушниной и соседские связи.

В 1670-е гг., по данным А.С. Шубина , основанным на ведомостях уплаты ясака, численность всех тунгусов в долине не превышала 800-1000 чел., при этом ко времени прихода русских в регионе не было эвенков-оленеводов.

В 1903 г. была образована отдельная сельская волость где были прикреплены эвенки общей численностью 589 чел. Процессы межкультурной коммуникации отражает тот факт, что «269 душ (эвенков - Л. Ц.) объединились с бурятами, образовали один хошун и были присоединены к Баргузинскому округу. Баргузинская летопись сообщает еще о двух группах эвенков - первая, численностью 166 чел., «ведущая кочевой образ жизни, в настоящее время, не решаясь с кем-либо объединиться, живет отдельно… объединение с бурятами считают более близким». Третья группа - оседлая, значительно ассимилированная, численностью 154 чел., проживает «в своем селении Эхэ-Бодон» [Румянцев, 1956].

Специфические черты эвенков Баргузинского Прибайкалья состоят в отсутствии связей их родовой принадлежности с ареалами кочевания, а также значительными русско-бурятско-эвенкийскими заимствованиями в образе жизни, традициях природопользования, мировоззрения и восприятия пространства.

Основной ареал кочевий эвенков располагался в низовьях р. Баргузин Места кочевания локализовались вблизи рек и ручьев Бодон, Тукала, Кунгурга, Онкули, Ина, Аламбурга, Подхребетный.

К началу XX в. Происходит дифференциация ареала на два основных центра;

Первый ареал аккумулирует основную часть эвенкийских сообществ, которые занимали территории в низовом течении р. Баргузина (урочища Бодон, Белые воды, Хабаржан, Ино, Кунгурга и др.).

Эта группа характеризовалась компактным проживанием, двухразовыми кочевьями в течении хозяйственного года по оси летник зимник, близостью зимников - мест, где коллективы проводили большую часть года - к русским деревням.

Развивалось животноводство, росла роль земледелия и пропорционально снижалась доля охотничьего промысла как источника жизнеобеспечения. У баргузинских эвенков дополнительным стимулом перехода к земледелию (таблица 2.6) служил огромный внутренний спрос на его продукцию.

Масштабы этого спроса определялись быстрым ростом населения края, а также тем, что большинство бурятского населения придерживалось скотоводческой модели жизнеобеспечения, а русские крестьяне Читканской волости не сумели построить в данных природных условиях стабильного высокотоварного земледельческого производства, которое могло бы полностью удовлетворить спрос. Поэтому близость к русским селениям и земельный надел, предоставляемый эвенкам, служили весомыми аргументами в пользу снижения доли пушного промысла. Тем более что основным объектном охоты была недорогая пушнина, и заработать на продаже белки можно было значительно меньше, чем на производстве зерна.

Таблица 2.6 Хозяйство территориально-этнических групп Баргузинской котловины по данным Переписи 1916 г.

[Шубин, 1973, с. 26] Территориальная группа Пашня, дес. Лошади, гол. КРС, гол.

Эвенки Бодонского отдельного 2,03 3,1 17,1 общества Русские Читканской волости 3,31 3,0 6,3 Буряты Баргузинской волости 1,20 3,6 23,0 Скотоводческий тип хозяйства эвенков низовьев Баргузина стимулировался близостью рынков сбыта, и налаженностью торговых коммуникаций, (в чем велик вклад еврейского купечества), поэтому продукты скотоводства – мясо, масло, кожи и ремесленные изделия были выгодны и востребованы.

К концу XX в. среди эвенков был распространен отхожий промысел, причем, согласно документам, они нанимались на уборку огородных культур и зерновых, на строительство. Это свидетельствует о быстрой аккультурации низовой группы: подрядиться на выполнение таких работ мог человек, обладающий стойкими навыками земледелия и плотничества. Таким образом, бодонские (низовые) эвенки выделялись на фоне всех территориальноэтнических групп изучаемого района наибольшей комплексностью хозяйства.

К началу XX в. экономическое положение полуоседлых и оседлых эвенков стало настолько крепким, что Бурятский Комитет Севера на первых порах не считал нужным выделять их в категорию национальных меньшинств, нуждающихся в особой помощи государства [Шубин, 1973].

Второй ареал, охватывавший верховья р. Баргузина (урочища Таз, Джирга, Самахай, Ентыхек) был населен меньшей по численности группой эвенков. Пространственно-географическое положение данного сообщества оказывало влияние на их хозяйственно- культурную специфику. Для данного ареала характерна территориальная изоляция от русских деревень и близость к бурятским улусам. Здесь отсутствуют отхожие промыслы. Дыренские эвенки в данном сообществе составляли 120 чел. Для них было характерно почти полное отсутствие земледелия, развитие скотоводства по бурятскому типу и сохранение полуоседлого эвенкийского кочевого ритма освоения угодий.

Исследователи отмечают меньшую ассимилированность баргузинских эвенков по сравнению с другими группами эвенков, не смотря на сходство хозяйственных стратегий эвенкийского и бурятского скотоводческого природопользования [Талько-Грынцевич, 1902, Шубин, 1973, Беликов, 1994].

Небольшие группы эвенков-оленеводов, осваивавшие верховья р.

Витима и Витимкана, и частично - долину р. Баргузин, эпизодически контактировали и вступали в браки с эвенками-коневодами Баргузинской долины. Начало XIX в. считается временем оформления Баргузинских эвенков-коневодов в самостоятельную территориальную группу. Этот процесс сопровождается уменьшением контактов с соседними группами эвенков-оленеводов и сохранением относительной культурной гомогенности.

Родовые различия у Баргузинских эвенков не вели к территориальным разграничениям: А.С. Шубин приводит свидетельство С. П.

Крашенинникова, что эвенки в этой местности «не по родам, а где кому угодно кочуют».

Земледелие усваивалось эвенками посредством соседских и взаимобрачных контактов с русскими, как и в Илимском крае. В смешанных русско-эвенкийских семьях запашка составляла от 15 до 40-45 десятин.

Сдерживающим фактором развития земледелия стало отсутствие свободных земель и запутанность правовых аспектов земельных отношений.

Земледелие в крае стимулировалось повышенным спросом на его продукцию, которую в полном объеме потреблял внутренний рынок, а товарную продукцию скотоводческого хозяйства приходилось вывозить далеко за пределы ведомства, даже в соседнюю Иркутскую губернию.

К началу ХХ в. пушной промысел теряет ведущие позиции в хозяйстве эвенков. По данным Ф. Доппельмаира , в хозяйстве эвенков на долю пушного промысла приходилось 30% совокупного денежного дохода, остальные 70% покрывало скотоводство и земледелие.

Аккультурация эвенков и русских была взаимной. Русские заимствовали орудия лова, лыжи, нарты, одежду, навыки промысла, эвенки - зимники (дома), стулья, утварь, амбары, оружие, железные капканы, посуду.

Христианизация играла значительную роль в появлении новых этнических идентичностей, но ее интенсивность была не велика. Хотя данных о христианизации и ламаизации населения Баргузинской котловины не очень много, тем не менее, можно с уверенностью утверждать, что царское правительство, толерантное к буддизму, но в меньшей мере готовое мириться с языческими культами, основное усилия сосредоточило на эвенках.

Начальным периодом массовой христианизации эвенков стал XVIII в.

Так, к седьмой ревизии, к 1816-1818 гг. было окрещено 13% баргузинских эвенков. Ко второй половине XIX в. были окрещены все баргузинские эвенки. При этом современники сообщают о том, что многие крещеные тунгусы не знали своего христианского имени, следует отметить формальность христианизации. Только в смешанных семьях, где другой супруг был русским, можно говорить более-менее надежно о заимствовании религиозных православных обрядов и мировоззрения. Для кочевых эвенков типична была ситуация, когда эвенки «принадлежат к смешанной религии, веруя одинаково и своим языческим культам, и святому Евангелию» [Радде, 1850, с.137.; цит по: Шубин, 1973]. Роль ламаизма в культуре эвенков в XIX в.

была невелика, и сводилась к принятию помощи лам - прорицателей и эмчилам (врачевателей), а также к эпизодическому участию в обрядах.

Основной ментальный пласт освоения территории связан с шаманскими культами, что более подробно рассмотрено в разделе о сакральном ландшафте.

В результате анализа историко-географических процессов заселения территории выявляется основа формирования этнокультурного ландшафта – складывание скотоводческого, земледельчесвкого и охотничье- промыслового геокультурных комплексов. В этническом отношении изначально скотоводческий комплекс был характерен для бурят и части эвенков, земледельческий – для русских, охотничье-промысловый – для эвенков.

Сложные переплетения политических, экономических и социальногеографических процессов исследуемого периода (ссылка, миграции, регламентация природопользования царским правительством, адаптация новых видов хозяйства к природным условиям территории др.) привели к складыванию более гибких и этнически разнородных этнокультурных ландшафтных ареалов. В земледельческий геокультурный комплекс, в дополнение к русским, были внесены традиции и практики еврейского крестьянства, часть бурят также перешла к земледелию. Скотоводческий комплекс укрепился, благодаря своей высокой экономической эффективности и соответствия природно-ресурсной основе территории, но из-за развития земледелия и конкуренции с ним за освоенные территории, а так же благодаря протекционистской политике властей по отношению к переводу кочевников на оседлость и приобщению их к земледелию, его позиции к рубежу XIX – XX в. стали недостаточно устойчивыми. В это время имела место борьба за земельные ресурсы, которая, однако, не принимала открытых форм, велась в правовых рамках. Бурятские общины остро осознавали связь своей этнической идентичности с сохранением кочевого скотоводства.

Эвенкийский геокультурный комплекс, относительно целостный в начале периода, развивался в двух направлениях: заимствуя земледелие и сохраняя таежные промыслы («русское направление»), и заимствуя скотоводство, при этом уменьшая долю охоты и собирательства («бурятское направление»).

Выбор пути развития диктовался экономической необходимостью, и всегда предварялся этнокультурным сближением, таким, как соседство, смешанные браки, взаимные заимствования традиций и приемов охоты, скотоводства, земледелия, обращение к шаманам, священникам и ламам независимо от этнической принадлежности.

Таким образом, в основе формирования этнокультурного ландшафта Баргузинского Прибайкалья как сбалансированной геокультурной целостности лежит адаптация традиционных этнокультур к меняющемуся социальному, политическому и природно-ресурсному контекстам развития.

ТРАНСФОРМАЦИЯ ЭТНОКУЛЬТУРНОГО ЛАНДШАФТА

В результате коллективизации был внедрен оседлый образ жизни в бурятскую и эвенкийскую кочевые модели жизнеобеспечения, что трансформировало связи с территорией на всех уровнях. Значительно ускорились процессы аккультурации и ассимиляции, стерся ряд важных для этносов Баргузинской котловины навыков кочевого хозяйства. Система природопользования утратила свою гибкость и соответствие природноресурсной основе территории на уровне отдельных ниш. Внедрение плановых заданий и контрольных цифр сельскохозяйственного производства привело не только к изменению содержания и ритма освоения ресурсов, а вызвало нарушение традиционного хозяйственного комплекса, который был частью образа жизни. В свою очередь, ослабли механизмы межпоколенной передачи опыта и традиций, под влиянием идеологии «сжалось» и претерпело структурные изменения сакральное пространство, приобрели другое содержание этнические идентичности и образы ландшафта.

Унификация облика поселений, отказ от «религиозных пережитков», отход от традиционных занятий и ценностей стали началом ассимиляционных тенденций, сопровождающихся ослаблением связей территории и местного сообщества, уменьшением ценности родного языка и правил поведения в ландшафте. В данной главе мы анализируем начальные процессы структурной перестройки компонентов этнокультурного ландшафта территории. Дан очерк коллективизации эвенков и ее этногеографических последствий. На примере конкретных населенных пунктов - п. Харамодун и с. Баргузин было выполнено сравнение начала хозяйственной и социальнодемографической ситуации на пороге коллективизации. Расселение и этнический состав населения проанализированы на основе количественных данных. Качественные методы позволили создать картину восприятия реформ колхозного периода глазами информантов – бурят, эвенков и русских.

Трансформация этнокультурного ландшафта Баргузинского Прибайкалья, начавшаяся в третьем десятилетии XX в., обусловила современные проблемы этнокультурного развития территории.

3.1 Природопользование в этнокультурном ландшафте на пороге масштабных преобразований В первом десятилетии ХХ в. граница между Баргузином и Курумканом совпадала с установившейся раннее границей деления хозяйственных ареалов между бурятами и эвенками – «ута хYрэ». С проведением официальной границы между районами, основную часть населения в Курумканском районе составили аборигены долины – эвенки и позже буряты, а в Баргузинском – русские.

В этот период бурятское население уже делилось на «домовые и бездомовые» хозяйства: различие основывалось на типе постройки жилища по русскому и по бурятскому образцу, юрты относили к бездомовому типу [Серебренников, 1925]. Постепенно среди бурятских хозяйств все более распространялись дома русского типа. В юртах к 1925 г. кочевало примерно 5,5% от общего числа бурятского населения Баргузинского уезда. Доля хозяйств, имевших две и более построек, составляла 74,2%. Отметим, что все постройки находились на значительном расстоянии друг от друга, основная их масса была распространена среди бурят, живших неподалеку от русских. В глубине района стационарных построек было меньше, что связано с традиционным типом хозяйства: сменой пастбищ и охотничьих угодий по сезонам года.

Таким образом, движение к заимствованию земледельческих форм поселенческо-расселенческой структуры, черт быта и культуры эвенками и бурятами носило относительно медленный, эволюционный характер и проявлялось более всего в местах соседства кочевого и оседлого населения.

Общее число домохозяйств составляло 1462, из них кочующих 938 (юрт) и 524 (постройки) оседлых. Интересно, что в первые годы советской власти сохранялись кочевые хозяйства, о чем свидетельствуют данные о количестве скота на одно домохозяйство, а также в похозяйственных книгах наблюдаются записи «находится в тайге» [Цыдыпова, 2008].

Бурятские наличные приписные хозяйства Баргузинского ведомства арендовали пашни и сенокосы. Так, процент хозяйств, арендовавших пашню составил 7,3%, а сенокос - 3,7%. Помимо аренды земель, существовала и сдача-аренда неземельных общественных оброчных статей в Баргузинском инородческом ведомстве. К ним относились рыболовные статьи, арендодателями в этом случае выступали обычно хозяйственные общества, а арендаторами – отдельные лица или артели. Оплата труда, как правило, практически отсутствовала по причине неграмотности населения, часто взималась в виде дополнительных штрафов, работы оставались неоплаченными. Поэтому население было вынуждено, помимо земледелия, заниматься рыболовством и охотой [Серебренников, 1925].

К первой трети XX века традиционное хозяйство всех этносов претерпевает значительные изменения. Начинается стремительная ломка родовых хозяйственных отношений у бурят и эвенков, меняется структура земледельческого хозяйства русских и евреев. Нами сопоставлены данные переписи 1897 и 1916 гг. с впервые вводимыми в научный оборот материалами похозяйственных книг Курумканского и Баргузинского районов за 1924-й, 1928-й, 1932-й годы. В Баргузинском районе по материалам похозяйственной переписи коллективные хозяйства не фиксируются.

Динамика скотоводства как ведущей отрасли хозяйства коренного населения довольно показательна (таблица 3.1).

Приведенные данные свидетельствуют о значительном сокращении численности скота в домохозяйствах. Это означало коренное изменение образа жизни населения – прикрепление кочевых семей к поселению. Такое прикрепление пришло на смену размеренной и освященной традициями повседневности, подчиненной кочевому ритму, посезонной смены пастбищ и обязательного посещения в течение года всех священных мест своих родовых и семейных территорий, по которым пролегал маршрут. Наиболее резко указанный процесс протекал в Курумканском районе, где основную часть населения составляли буряты и эвенки. Относительно стабильная обстановка в Баргузинском районе объясняется преобладанием источников жизнеобеспечения (таблица 3.2).

Таблица 3.1 Обеспеченность населения поголовьем скота в расчете на 1 домохозяйство в 1897-1932 гг.

Виды Курумканский район Баргузинский район скота 1897* 1916* 1924 1928 1932 1924** 1928 1932 Лошади 8,6 4,01 1,1 2,3 2,5 1,2 1,1 0,5 КРС 50,0 25,6 5,1 13 10,6 1,8 1,4 0,05 МРС 41,4 17,3 3,8 9,3 7,3 0,5 0,2 Свиньи - - - - 0,03 - - 0,02 Всего 100 46,91 10 24,6 20,43 3,5 2,7 0,57 голов:

* данные по бурятским хозяйствам Баргузинской долины в целом по материалам И.И.

Серебренникова .

** данные похозяйственной книги, включая материалы Г.Н. Румянцева [Румянцев, 1949].

–  –  –

Данные таблицы свидетельствуют об увеличении общей площади земельных угодий.

Темпы роста в обоих районах заметно отличаются:

площадь сенокосных угодий в первом районе увеличилась на 0,7 и на 0,3 тыс.

га во втором. Увеличение показателей в Курумканском и сокращение в Баргузинском обусловлены также оттоком населения в первый район, в поисках земли. Это обстоятельство ускорило процесс оседания кочевого аборигенного населения. Вместе с тем повысилась нагрузка на природные ландшафты котловины, а также изменился рисунок и структура хозяйственного освоения края.

До начала коллективизации ведущее значение среди бурятского и эвенкийского населения имел традиционный вид хозяйства – скотоводство.

Эта отрасль сохраняла за собой место основного жизнеобеспечивающего источника, о чем свидетельствуют данные таблицы 3.2.

Анализ данных показывает существенное различие в сельскохозяйственном обеспечении между районами. Наблюдается резкий спад поголовья скота в домохозяйствах бурят и эвенков (Курумканский район), при относительно стабильном положении русского и еврейского населения (Баргузинский район). К началу 1930-х гг., в преддверии сплошной коллективизации, скотоводство уходит на второй план и имеет минимальные показатели. Скот обобществляется, выпас его ведется в составе колхозного стада. Из-за многочисленности поголовья, сосредоточенного на небольших территориях, происходит дигрессионное разрушение пастбищных угодий.

Курс партии и правительства на повышение продуктивности зернового хозяйства ведет к распашке прежних бурятских и эвенкийских пастбищ, активизации эрозионных и эоловых процессов [Вампилова, 1983].

Таким образом, уже к началу коллективизации наметились тенденции масштабного изменения традиционного хозяйственного уклада эвенкийских и бурятских общин. Снизилась роль скотоводства, сократилась протяженность кочевания, повысилась доля домохозяйств, имеющих постоянные постройки и ведущих оседлый образ жизни. Смена режима природопользования вела к утрате навыков традиционного обживания пространства.

Можно заключить, что количественный анализ косвенно подтверждает сложность перехода этнических групп к новому способу жизнеобеспечения населения. Тем не менее, отмечается тяготение к традиционному природопользованию, показатели хозяйственной деятельности населения указывают на его преемственность во времени.

В результате тесных межэтнических коммуникаций образуются качественно новые хозяйственные группы, осваивающие ландшафт долины, меняется пространственный рисунок ареалов традиционного природопользования. Данное обстоятельство коренным образом трансформировало традиционный облик этнокультурного ландшафта котловины. Взаимодействие этнических групп сформировало новые навыки и знания в хозяйственной жизни (к примеру, появилось представление о домашнем огороде, как дополнительной части жизнеобеспечения).

Отход от традиционного скотоводства и охотничьего промысла повлек размывание представлений об этнической самоидентификации коренного населения.

3.2 Трансформации этнотерриториальных связей аборигенных сообществ как последствия коллективизации Коллективизация населения Баргузинской котловины началась в 1930-е гг. Относительно эвенков ход событий, согласно А.С. Шубину , был таков: локальные различия не были учтены, и в 1932 г. несколько групп были объединены в Дыренский туземный совет. В 1932-1934 гг. на территории сельсовета организованы 4 артели, позже преобразованные в колхозы, а впоследствии укрупненные в один колхоз им. Ленина.

На 1 января 1940 г. коллективизация охватила 73,4% населения русских, бурят и эвенков. В 1934 г. эвенкийский колхоз по соображениям хозяйственной целесообразности был объединен с соседним – бурятским»

[Шубин, 1973, с. 86].

Можно считать, что это решение администрации изменило вектор этнических процессов в регионе, облик культурного ландшафта, его духовноментальную, образную составляющую. Произошла значительная бурятизация баргузинских эвенков, и в свою очередь, эвенкизация соседних им групп бурят.

Фактическое слияние баргузинской группы эвенков с бурятами уже к 1970-м годам отмечает А.С. Шубин , этот же факт подтверждается нашими полевыми материалами - интервью и анкетированием.

В послевоенные годы отмечался значительный миграционный отток:

20% эвенков выехали за пределы региона, в основном это - молодая эвенкийская интеллигенция, по распределению после вузов направленная работать в другие территориальные группы этноса.

Планомерная застройка поселков, изменившая коренным образом облик культурного ландшафта, началась с 1960-х гг., со времени укрупнения колхозов. В 1930-1940-х гг., в населенных пунктах, где присутствовало эвенкийское население, были построены временные дома с корьевым покрытием. В 1960-х гг. строятся новые дома по типовым проектам, с сенями и кладовыми. «Жилые дома строятся с учетом желания будущих жителей так, чтобы можно было соорудить хозяйственные постройки и отвести площадь под огород…. Строительство жилых и общественных зданий начинает проводиться строго по типовым проектам. Во всех поселках, где проживают эвенки, не сохранилось ни одного чума или домика-зимника даже под хозяйственными помещениями, так как чум как традиционное жилище эвенка в настоящее время уже не удовлетворяет потребности современной семьи.

Особенно сильное влияние на культуру и быт эвенков оказывают русские семьи. Это видно из стремления эвенков улучшить свои бытовые условия, изменить внутреннее убранство жилищ, домашний инвентарь….

Употребляются в основном покупные мебель, посуда … Влияние общесоветской культуры находит свое выражение также в одежде и обуви»

[Шубин, 1973, с. 88-89].

Все это сказалось на темпах лингвистической ассимиляции.

Баргузинскими эвенками почти полностью заимствована бурятская терминология из области скотоводства, русские земледельческие названия и бытовые. «Языковая ассимиляция эвенков значительно обгоняет их этническую ассимиляцию… В настоящее время (1970-е гг. – Л. Ц.), эвенки, проживающие в Баргузине, как по хозяйству, так и по быту и культуре совершенно не отличаются от окружающих бурят и русских… Языком межнационального общения здесь является бурятский. В последние годы среди эвенков старшего и среднего возраста бурятский язык становится вторым родным языком»

В настоящее время ситуация с владением родным языком изменилась.

Если в 1970 - е гг. число детей, не знающих родного языка, оценивалось А.С.

Шубиным как незначительное, и отмечалось, что оно возрастает в смешанных эвенкийско-бурятских семьях, так как там преобладает бурятский язык, то в настоящее время и эвенкийский, и бурятский язык утрачиваются стремительными темпами. Возрастает роль региональной идентичности, а этническая идентичность эвенков включает значительный компонент бурятской культурно-лингвистической картины мира.

3.3 Демографическая характеристика локальных сообществ в начале социальной трансформации Одним из важнейших блоков в системе этнос-природа являются демографические характеристики социума, которые рассматриваются как важнейший фактор сохранения и воспроизводства свойственных данному этносу социокультурных и демографических закономерностей (Рагулина, 2000). Научные исследования этнического состава населения Баргузинской котловины начинаются с конца ХIX в. Оценка влияния преобразований этнического состава, роли политико-административных трансформаций в характере обживания пространства поможет определить динамику этнодемографических процессов в этнокультурном ландшафте Баргузинской котловины.

Социально-демографическая характеристика локальных сообщества выполнена с помощью исторических источников и неопубликованных архивных документов.

Важную роль в социально-демографическом профиле за исследуемый период сыграли земельные и общественно политические реформы 1920-30-х гг. Они стимулировали миграции крестьянского населения в северную часть территории котловины, что привело к образованию стационарных поселений и интенсивным аккультурационным процессам, включая взаимобрачные связи эвенков, бурят, русских и евреев. В этот период закладывается новая сеть поселений и коммуникационных путей между ними. Родовые группы эвенков и бурят вынужденно утратили прямые территориальные связи.

Массовые репрессивные миграции были связаны с коллективизацией.

«Кулацкая ссылка» выразилась в отправке состоятельных семей за пределы БМ АСССР. По сведениям Т. В. Найдановой, [Найданова, 2009, с. 43] в результате «кулацкой ссылки» по всей БМАССР в 1930-1932 гг. было депортировано свыше 1000 семей в Красноярский край и Уральскую область, позднее (в 1934-1935 гг.) местом высылки стал Казахстан. Общее количество депортированных кулаков превысило 1500 чел. [Исторический очерк…, 2005].

Колхозы, ориентированные на зерноводство, заняли территории, ранее использовавшиеся в скотоводстве. Организация колхозов подействовала на сложившийся культурно-географический комплекс котловины по всем направлениям. В области природопользования произошло перераспределение угодий в пользу земледелия. Скотоводству был нанесен огромный урон, сократилось поголовье, были утеряны десятилетиями используемые пастбища, нарушен ритм освоения и кочевые маршруты. В области расселения переход на оседлость эвенков и бурят сформировал новую расселенческо-поселенческую сеть, что сразу же, в совокупности с изменением природопользования и снижением возможностей выживания коллективов, сказалось на демографической динамике местных сообществ.

Оседлый образ жизни, принуждение к нетрадиционным занятиям, в преддверии коллективизации и в ее первые годы, до закрытия границ в 1927 г., существовала эмиграция бурят в Монголию [Цыдыпова, 2013], эти явления подтвердили информанты Баргузинского Прибайкалья: «…наши предки еще в прошлом столетии откочевывали во внутреннюю Монголию, и даже еще до революции и частично в период революции. Они и сейчас живут там, и называют себя барга-буряадууд, их речь очень схожа с баргузинским диалектом» [Цыдыпова, 2008]. В с. Харамодун образовались смешанные группы бурят, эвенков и русских. Здесь же отмечается практически повсеместная встречаемость юрт по всему ареалу, но на значительном расстоянии друг от друга. Интересно, что в первые годы советской власти сохранялись кочевые хозяйства, об этом свидетельствуют данные о количестве скота на одно домохозяйство, а также отмечены записи «находится в тайге» [Цыдыпова, 2008]. Кейс-стади с. Харамодун Курумканского аймака и г. Баргузин Баргузинского аймака репрезентативны для исследуемой территории в целом, поскольку отражают характерное для нее этническое и хозяйственно-культурное разграничение типов освоения территории. Население с. Харамодун было представлено двумя этническими группами: буряты и позже русские. На 1924-й год здесь насчитывалось всего 15 домохозяйств, из них 2 состояли в коммуне. Численность населения - 71 чел., число родившихся составило 7 чел., умерших - 29. По данным за 1928-й год насчитывалось 90 домохозяйств. Из них 39 состояло в артели, 27 в коммуне, 21 единоличных хозяйства и 3 кулацких. Численность населения составляла 466 чел. На 1932-й год насчитывалось 119 домохозяйств. Из них 63 единоличных, 31 в коммуне, 13 в артели и 9 кулацких хозяйств.

Численность населения составляла 630 чел.

К концу XIX в. в г. Баргузин основную долю местного сообщества по численности занимала русская этническая группа, на втором месте - почти 33% еврейская община. При этом евреи составляли более 88% купеческого сословия города [Гармаев, 2004]. По данным похозяйственной книги г.

Баргузин Баргузинского аймака в 1924 году насчитывалось 240 домохозяйств, а численность населения составляла 1392 чел. За 1928-й год домохозяйств насчитывалось уже 53, а численность населения составляла 307 чел. По данным за 1932 год зафиксировано 60 домохозяйств населением всего 334чел.

Миграционные процессы в данных ключевых населенных пунктах имел противоположную направленность. Если в п. Харамодун в период 1924гг. наблюдается почти девятикратный рост численности населения, то в г. Баргузин за это же время – четырехкратный спад. Это объясняется в первом случае миграцией в поисках ресурсов жизнеобеспечения, а во втором – открывшимися после установления советской власти для ссыльных евреев и русских возможностями покинуть место ссылки и вернуться на родину.

Опираясь на данные похозяйственных книг с. Харамодун Мургунского сельсовета и с. Баргузин Баргузинского сельского совета, мы реконструировали некоторые особенности демографической ситуации местного сообщества Баргузинского Прибайкалья в период социалистических преобразований (таблица 3.4).

Таблица 3.4 Демографические показатели населения Баргузинского Прибайкалья Населенный пункт, годы: с.

Харамодун с. Баргузин

Параметры:

Средний размер семьи, чел. 4,7 5,5 5,3 5,8 5,8 5,6 % мужчин 46,5 49,8 47 53,3 60,6 48,2 % женщин 53,5 50,2 53 46,7 39,4 51,8 % детей до 15 лет 29,6 22,3 33,2 36,2 41,1 32,0 % пожилых (св. 60 лет) 4,2 9,9 12,7 7 7,5 8,4 % трудоспособного населения 63,4 45,5 49,8 53,4 48,2 53,9 (муж., жен. ) % в том числе трудоспособных 28,2 22,3 26,6 28,5 26,7 29 мужчин (18-59 лет) Число едоков на одного 3,4 4,5 4,3 3,6 3,7 3,4 взрослого мужчину, считая его самого % нетрудоспособного населения 36,6 54,5 50,2 46,6 60 46,2 Общая численность 15 84 119 240 53 60 домохозяйств Число мужчин на 100 женщин 80,1 96,1 114,7 114,5 124,2 116,5 трудоспособного возраста (16-59 лет) Естественный прирост (‰) -309,9 -34,3 -109,6 10,1 13 3 Сдвиг показателей численности населения в пользу с. Харамодун Курумканского района, свидетельствует о начале трансформации этнической структуры долины, которая во многом была обусловлена административнотерриториальными реформами и стимулированием миграции идеологическими и экономическими средствами. Причиной также послужили поиск лучших условий труда, высоких доходов и улучшения жилищно-бытовых условий. Несмотря на изменения численности населения в разы, средний размер семьи продолжает сохраняться стабильным и составляет 5,5 чел. Изменения связаны с миграцией семей между районами, а также вступлением в брачные узы. Большие семьи обусловлены высокой рождаемостью и семейно-родовыми традициями.

Высокая смертность и даже при стабильной рождаемости, обусловили значительную убыль населения в с. Харамодун Курумканского района.

Регресс объясняется не только низким уровнем жизнеобеспечения, заболеваниями, неурожаями, дискомфортными климатическими условиями, а прежде всего – насильственным переходом к нетрадиционному для бурят и эвенков земледелию. Это период «ломки», когда ведение хозяйства согласно веками сложившемуся порядку становится невозможным, а к новой отрасли этноколлективы не адаптированы, не имея ни достаточных для ведения земледелия угодий, инвентаря, опыта и знаний. Об этом свидетельствуют исследованные нами ранее хозяйственные показатели [Цыдыпова, 2013].

Статья выполнена при финансовой поддержке государства в лице министерства образования и науки РФ

Этнокультурный ландшафт как пространство, представляющее историко-культурную среду обитания конкретных народов, является важнейшим предметом исследования современной культуры. Понятие этнокультурного ландшафта зачастую является междисциплинарным, становясь предметом исследования таких наук как география, история, социология и др., однако в философских исследованиях затрагивается крайне редко. Актуальность предлагаемого исследования обуславливается рядом факторов, определивших своеобразие регионального культурного пространства приграничных территорий. Духовные и историко-культурные локусы региона, несущие в себе «неприкосновенный запас» ценностей культуры прошлого , могут рассматриваться в современной философии культуры через концепцию этнокультурного ландшафта как пространства сосредоточия и выражения региональной культуры.

Формирование этнокультурного ландшафта приграничья имеет свои нюансы, заданные современной функцией границы. Духовная культура этнических общностей внутри культуры региональной на стыке двух цивилизаций (Востока и Запада) способна транслировать элементы своей культуры не только в рамках этнокультурного ландшафта своей страны, но и на сопредельные приграничные территории. В настоящее время феномен региональной культуры приграничных территорий и ее выражение в этнокультурном ландшафте приобретает особое значение. Региональные культуры контактируют поверх государственных границ, перенося и закрепляя свои элементы за рубежом. В данном случае граница играет лишь формальное значение, что неизбежно влечет за собой трансформацию не только самого ландшафта, но и всей системы ценностей контактирующих территорий, что в свою очередь обуславливает степень их трансляции и восприятия в региональной культуре реципиента.

Старая, привычная граница с Китаем осталась на Дальнем Востоке и в Забайкалье (за небольшим, но существенным исключением - передачи небольших участков территории при демаркации). Однако и здесь радикально меняется ее роль. Произошел (или происходит) стремительный переход от границы как стены, барьера, одно время - почти линии фронта, к месту интенсивного стыка, контакта, взаимодействия. Радикально изменилось соотношение фундаментальных свойств границы - барьерности и контактности .

Данное обстоятельство также определяется и философским пониманием термина «граница», представляющим собой не только разделение, но и связь каждой отдельно взятой культуры.

При осуществлении культурно-ландшафтного районирования приграничных территорий одной из основных проблем является определение границ региональных этнокультурных ландшафтов. Эта ситуация осложняется культурфилософской составляющей данных территорий, выраженной системой региональных культурных ценностей, а также проблемой определения самого социокультурного пространства приграничья, не имеющего четких очертаний. К тому же в настоящее время политические границы не всегда соответствуют культурным рубежам . Решение данной проблемы является сложной задачей, что связано как со спецификой самого понятия «этнокультурный ландшафт», так и с тем, что на сегодняшний день нет однозначной универсальной методики культурно-ландшафтного районирования .

Междисциплинарное направление позволяет интерпретировать ландшафт как пространство культуры, которая играет более важную роль, чем сама «освоенная» территория . Можно говорить о прочтении природных ландшафтов конкретным этническим сообществом - носителем культуры. Соответственно, этнический фактор, формирующий и опосредующий геокультурное пространство, дает основание определять ландшафт не столько как культурное, но в большей степени как этнокультурное образование. В соответствии с классификацией, предложенной А.А. Андреевым, и обращая внимание на важность включения этнокультурного компонента в описание таксономической единицы, приграничные этнокультурные ландшафты РФ-КНР можно отнести к типу «культурных ландшафтов», представляющих собой систему взаимосвязанных культурно-ландшафтных единиц, объединенных общими культурными связями. В пределах таких единиц сохраняется общность культурных, исторических, социальных, этнических и др. признаков. Немаловажным фактом является то, что речь не идет о форме трансграничного ландшафта, но, по крайней мере, о двух единицах, представляющих свои региональные культуры. Статус «приграничности» определяется лишь прилеганием к границе.

Этнокультурные ландшафты приграничья РФ-КНР, сравнение которых выполнено в настоящем исследовании, охватывают территории вдоль российско-китайской границы, однако не образуют единое целое, т.к. структурируются региональными культурами по разные стороны границы. Их феномен заключается в том, что отдельные культурные образцы транслируются и закрепляются «материально» поверх данных границ. И степень их трансляции зависит лишь от желания принять или не принять их ландшафтом культуры-реципиента. В данном контексте справедливым считаем мысль Л.В. Смирнягина о том, что «…чем сложнее объект исследования, тем более „гибкой“ и „мягкой“ должна быть методика этого исследования» .

В нижеследующей таблице приведен ряд особенностей формирования этнокультурных ландшафтов российско-китайского приграничья:

Таблица 1. Особенности формирования этнокультурных ландшафтов российско-китайского приграничья

На основании вышеизложенного можно сделать вывод о том, что приграничный этнокультурный ландшафт характеризуется следующей совокупностью особых признаков его функционирования:

Активность и насыщенность межрегиональных контактов;
- одновременность влияния культурных центров и регионального компонента;
- этнокультурная толерантность;
- смешение архитектурных стилей;
- зависимость жителей приграничья от политики правительств обеих сторон;
- динамизм самого этнокультурного ландшафта.

Этнокультурный ландшафт как межкультурное пространство (вне зависимости от его происхождения и распространения) в рамках философского исследования представляется крайне неоднородным. Так, этнокультурный ландшафт Забайкальского края крайне сложно разграничить на пространство обитания конкретных этносов, поскольку их представители живут в данном пространстве на протяжении многих столетий и вполне могут считать себя коренными жителями. Важным культурным ресурсом Забайкалья выступает многонациональный этнический состав с достаточно постоянным процентом преобладающего населения: русские, буряты, украинцы, татары, армяне, белорусы. Данный факт характеризует и этнокультурный ландшафт Северо-Востока Китая как поликультурного региона страны, который сформирован народностями, относящимися к тунгусо-маньчжурской, монгольской и алтайской группам народов. Таким образом, в контексте трансляции на данных приграничных территориях культурных традиций большого многообразия этносов, вполне обосновано применение понятия «этнокультурный ландшафт» как сосредоточение региональных практик социокультурного взаимодействия указанных выше групп народностей.

Причиной неоднородности этнокультурного ландшафта является, как уже говорилось выше, неоднородность культур, населяющих его этносов, что проявляется и в функционировании самого ландшафта под воздействием воплощающихся культурных ценностей регионов. В результате этого крайне сложно отнести определенный ландшафт к достоянию конкретного этноса . Наиболее отчетливо данное свойство проявляется в этнокультурном ландшафте приграничья, когда, к примеру, материальная и духовная культура приграничного Северо-Востока Китая определяется большим заимствованием элементов региональной культуры русского этноса.

Неоднородность этнокультурного ландшафта приграничья проявляется и в том, что он имеет свое сосредоточение. Так, центром и вектором формирования этнокультурного ландшафта Северо-Восточного региона КНР стало строительство КВЖД и становление г. Харбин как места концентрации культурных ценностей, новаций и традиций русской эмиграции в Китае .

Понятие «этнокультурный ландшафт» имеет непосредственное отношение к понятию «региональная культура». Представляя этнокультурный ландшафт как региональное культурное пространство, стоит вспомнить высказывание А. Моля о том, что «культура равна ее пространству». Именно поэтому этнокультурный ландшафт представляется как конструируемое региональной культурой пространство, одной из главных характеристик которого является уровень воплощения той совокупности культурных особенностей (как материальных, так и духовных), которые восприняты ландшафтом каждой приграничной территории. Важным свойством культуры является ее региональность, связанная с пространственно-временной локализацией социокультурных процессов. На тесные связи этносов с природными ландшафтами указывал Л.Н. Гумилев, определявший этнос как «явление географическое, всегда связанное с вмещающим ландшафтом, который кормит адаптированный этнос». В данном контексте необходимо отметить, что этнокультурный ландшафт представляет также физическое и ментальное выражение региональных культур взаимодействующих этносов. Поэтому вполне справедливым становится рассмотрение этнокультурного ландшафта не только как материальной формы регионального культурного наследия, но и в большей степени как транслятора региональных культурных традиций.

Далее, выделяя такую важную характеристику этнокультурного ландшафта как осмысленность пространства населяющими его этносами, можно также выявить и ее противоречивость в трех контекстах.

Первый определен включением и репрезентацией разнообразного количества этносов, формирующих один ландшафт. Второй связан с приграничным положением самого ландшафта, которое определенным образом нивелирует культурные образцы национальной культуры через ее региональный вариант и заставляет отчасти принимать культурные правила соседней приграничной территории. Третий определяет этнокультурный ландшафт приграничья как «пограничный ландшафт».

Можно определить еще одно важное свойство этнокультурного ландшафта приграничья. Оно заключается в том, что ландшафт существует не только потому, что определенные группы людей считают себя его частью, но и потому, что региональные культуры приграничных территорий как фактор формирования рассматриваемого типа ландшафта, уязвимы именно в силу своей взаимообусловленности друг от друга и вынуждены приспосабливаться друг к другу.

При анализе этнокультурного ландшафта приграничья становятся очевидны не только приоритеты населения конкретной территории, но и динамика иерархии ценностей в контексте межкультурного взаимодействия двух приграничных культур. Ретранслируя систему ценностей региона, приграничный этнокультурный ландшафт отражает и ценностные ориентации его создателей, определяя степень их значимости на каждом историческом этапе развития. Региональная культура в данном случае выступает в роли системы ценностей и ценностных ориентаций, а процессы культурной диффузии средством их распространения.

Опираясь на классификацию общекультурных ценностей, предложенную отечественным культурологом Б.С. Ерасовым (который выделяет ценности витальные, социальные, политические, моральные, религиозные и эстетические), стоит согласиться и с мнением А.А. Шишкиной о том, что «ландшафт, его формирование и отношение к нему, несомненно, являются маркером нравственных, познавательных, воспитательных и даже политических ценностей общества, поскольку человек, создающий культурный ландшафт, неизбежно включает его в свое бытие» . Этнокультурный ландшафт приграничных территорий РФ-КНР, формируемый универсальными для каждой нации ценностями (т.е. нормами, которые способствуют формированию толерантного отношения к «чужому»), вместе с тем опосредован и соответствующими национальными традициями и ценностями регионального характера, связанными с культурой, религией, историческими традициями взаимодействующих этносов.

Этнокультурный ландшафт приграничья как социокультурный феномен можно классифицировать именно через ценностные ориентации его населения. Функционирование этнокультурного ландшафта в приграничном социокультурном пространстве обусловлено не только особенностями жизнедеятельности местного населения, но и теми формами межкультурного взаимодействия, когда идет взаимообмен ценностями. Выделим те ценности, которые являются основными в эффективном функционировании приграничного этнокультурного ландшафта: стремление к достижению гармонии с природой; традиционализм; высокий уровень самоорганизации; толерантность.

Обращение к ценностной составляющей приграничного этнокультурного ландшафта позволяет охарактеризовать его как средоточие совокупности культурных образов исторически населяющих приграничные территории народов, играющих роль регионального культурного каркаса территории. В частности, формирование этнокультурного ландшафта Забайкалья имеет давнюю историю, заметный след в которой оставили буряты, эвенки и семейские, первыми заселившие данную территорию. Показанная ниже совокупность отраженных в материальных формах культурных ценностей народов придает этнокультурному ландшафту Забайкалья определенное своеобразие.

Так, духовными центрами бурятского буддизма издавна считаются дацаны,представляющие собой своеобразные монастырские поселки. Этническими символами буддистов, отражающими их ментальность, стали: буддийские дацаны (Иволгинский, Агинский и др.); гора Алханай - одна из мировых святынь буддизма. Традиционный вид дома - юрта, становится достаточно редким, но сохраняется уважение к ней как традиционному виду жилища. У бурят существуют также священные места, где устраиваются молебствия, которые часто можно встретить на видных местах, у дороги. Их сразу можно отличить по столбам - сэргэ или бариса, обвязанных разноцветными платками и лентами .

Эвенки,адаптируясь к природно-экологическим условиям, старались выработать наиболее эффективную модель жизнеобеспечения, впоследствии принявшую следующие формы, запечатленные в этнокультурном ландшафте региона: охотничьи, рыболовные и пастбищные угодья; смена кочевого и оседлого периода жизнедеятельности как способ сезонно-сменного освоения угодий, во время которого менялась доминанта добывающих отраслей хозяйства на тот или иной источник природных продуктов; закрепление в религиозно-этической практике изъятия из природных запасников ровно такого количества ресурсов, которое не подрывало бы воспроизводящих основ природы .

Семейские Забайкалья строго соблюдают традиционные нравы и обычаи, ведут натуральное хозяйство, сохраняют привычные обряды и одежду. До недавних времен сохранялись многие элементы культуры, типичные для России XVIII-XIX веков. Это проявляется в «семейской» технике строительства жилищ и архитектуре, резьбе и росписях по дереву и т.д. Жизненность культурной традиции у семейских во многом определяется ее глубоко народным характером, идущим от ее крестьянского труда, вобравшего в себя заботы земледельца и ремесленника, труженика и художника. Четырехстенная изба семейских имела традиционную русскую планировку жилища. Дома на улицу ставились торцовой, или длинной стороной, иногда окна смотрели на улицу, иногда дом выходил глухой стеной. Как правило, они выступали на улицу и располагались в одну линию. Сохранялась и традиционная русская застройка крестьянской усадьбы .

Что же касается региональной культуры Северо-Восточного региона КНР, то она вобрала в себя культурное многообразие ханьской, тибетской, маньчжурской и других культур национальных меньшинств. Отмечается, что региональная культура приграничных территорий КНР обладает так называемыми «видимыми» характеристиками: участок Великой китайской стены (расположенный на территории Внутренней Монголии); памятники и раскопки древней первобытной культуры как материальные формы национального культурного наследия. Часть культурных ресурсов региона связана с именем Чингисхана: мавзолей Чингисхана; единственный в мире храм Чингисхана. Другой достопримечательностью регионального этнокультурного ландшафта является один из крупнейших ламаистских храмов - монастырь Дачжао .

На основе выделенных характеристик этнокультурного ландшафта приграничья необходимо также сказать и о целенаправленной деятельности этносов по включению его в культуру региона, и как следствие, невозможность восприятия ландшафта без соотнесения с ней. Именно поэтому этнокультурный ландшафт приграничья, несмотря на все его противоречивые характеристики, необходимо рассматривать именно в совокупности с той региональной культурой, которая его формирует.

В социокультурном пространстве приграничного взаимодействия РФ-КНР исследование этнокультурных ландшафтов поможет приблизить к ответу на вопрос: какова роль культурной уникальности российских приграничных регионов в формировании культурных практик не только внутри собственной страны, но и в общемировых процессах развития культур. Системное исследование данного процесса может стать концептуальной основой для внедрения процессов комплексной трансляции региональных культурных элементов на приграничные территории Китая с целью недопущения повышенного влияния китайского культурного фактора и сохранения культурной идентичности российского приграничья.

После сопоставления понятий «региональная культура» и «этнокультурный ландшафт» отметим, что их соотношение и взаимообусловленность очевидна. Ландшафт представляет собой носителя всех свойств региональной культуры, опосредованной приграничным положением. Обе категории находятся в постоянном активном взаимодействии. Представляя свои свойства в социокультурном пространстве приграничного взаимодействия, они опосредуют те культурные элементы (нормы, ценности, правила, традиции и свойства, выраженные как духовно, так и материально), которые немыслимы без своего единства. Можно говорить об этнокультурном ландшафте как о прямой проекции региональной культуры, ее рефлексии. Приграничный этнокультурный ландшафт опосредован также «живым» характером своего пространства, осуществляющего свои функции не только сквозь связь прошлого, настоящего и будущего, но и сквозь государственные границы, вопрос о функциях которых с точки зрения социокультурного аспекта требует дальнейшей разработки.

Литература
1. Вардомский Л.В. Приграничный пояс России: проблемы и тенденции развития // Россия и современный мир. 2000. № 2.
2. Дирин Д.А., Красноярова Б.А. Культурно-географические особенности формирования и функционирования нового приграничья // Мир науки, культуры, образования. 2010. № 6 (25).
3. История и культура народов Забайкалья в XVII-XIX веке. Встреча народов и цивилизаций .
4. Культурный ландшафт как объект наследия / Под ред. Ю.А. Веденина, М.Е. Кулешовой. М., 2004. 620 с.
5. Ли Пин. Культурная регионализация в условиях межкультурного взаимодействия (на примере автономного района Внутренняя Монголия КНР). Чита, 2008. 21 с.
6. Ляпкина Т.Ф. Архитектоника культурного пространства Восточной Сибири (конец XVII - начало XX вв.): дисс. … д-р культуролог. Санкт-Петербург, 2007. 23 с.
7. Морозова В.С. Феномен региональной культуры в социокультурном пространстве приграничного взаимодействия РФ-КНР. М., 2011. 224 с.
8. Смирнягин Л.В. Районы США: портрет современной Америки. М., 1989. 384 с.
9. Шишкина А.А. Культурное пространство и культурный ландшафт как формы отражения культуры // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. 2011. № 7 (13).
10. Шишкина А.А. Ценности культурного ландшафта: история и современность // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. 2011. № 6 (12).

Ст. опубл.: Общество и государство в Китае: Т. XLIII, ч. 2 / Редколл.: А.И. Кобзев и др. - М.: Федеральное государственное бюджетное учреждение науки Институт востоковедения Российской академии наук (ИВ РАН), 2013. - 487 стр. (Ученые записки ИВ РАН. Отдела Китая. Вып. 9 / Редколл.: А.И.Кобзев и др.). С. 308-317.

Экономическая, социальная, политическая и рекреационная география

Салпагарова С.И., кандидат географических наук, доцент Чомаева М.Н., кандидат педагогических наук, доцент

Узденова Х.И., старший преподаватель

(Карачаево- Черкесский государственный университет им. У.Д. Алиева)

СТРУКТУРА И ФАКТОРЫ ФОРМИРОВАНИЯ ЭТНОКУЛЬТУРНЫХ ЛАНДШАФТОВ ГОРНЫХ ТЕРРИТОРИЙ

Актуальность исследования: культурное возрождение выходит в одно из ведущих мест в жизни России. С первых шагов перестройки и демократических преобразований в нашей стране по мнению Д.С. Лихачева был поставлен вопрос о приоритете экологии духа, экологии культуры. Усиливается понимание этой проблемы не как узкоотраслевой, ведомственной политики, а как широкого и комплексного социального движения. Оно ведет к новому осмыслению роли и места человека, его корней, к иному пониманию задач творчества и процессов хозяйственной жизни. Иным становится взгляд на проблемы сохранения культурного и природного наследия.

Ключевые слова: этнокультурные ландшафты, горные территории, природное наследие, социокультурные факторы, этническое ообщество, культурно- природные урочища.

THE STRUCTURE AND FACTORS OF FORMATION OF ETHNIC AND CULTURAL

LANDSCAPES IN MOUNTAIN AREAS

The relevance of research: cultural revival goes into one of the leading places in the life of Russia. From the very beginning of perestroika and the democratic changes in our country according to DS Likha-chev raised the question of the priority of environmental spirit, ecology culture. There is a growing awareness of the problem, not as a sectoral, guided-state policy, but as a broad and integrated social movement. It leads to a new understanding of the role and place of man, his roots, to a different understanding of the problems of creativity and processes of economic life. Otherwise it becomes a look at the problem of preservation of cultural and natural heritage.

Keywords: ethnic and cultural landscapes, mountainous areas, natural NASL-que, socio-cultural factors, ethnic oobschestvo, cultural and natural Tracts.

Человек рассматривается в рамках данной системы как носитель определенного типа духовной культуры, как творец и хранитель передающий от поколения к поколению множество культурных ценностей, в том числе и тех, которые определяют и его отношение к природе. Культура определяется как совокупность духовных и материальных ценностей, в том числе и тех, которые определяют его отношение к природе - функциональное, духовно-нравственное, эстетическое. Рассматривая основные положения новой концепции охраны и использования культурного и природного наследия, культурный ландшафт рассматривается как система человек - культура - природа.

Природа объединяет в себе как естественные так и преобразованные человеком комплексы и отдельные их компоненты. Карачаево-Черкесская республика - уникальный район. Здесь сохранились первичная природа, первородные ландшафты, послужившие основой формирования самобытной культуры карачаевской этнической группы, ее традиционных форм. С другой стороны, технологическая культура, техногенная цивилизация, мощная Рос-

сийская культура не могли не сказаться на развитии новационных (общечеловеческих) черт культуры.

Вот почему конец XX века - это время все большей утраты традиционных черт культуры народов КЧР и доминирования новационных форм. Чтобы разобраться в современных тенденциях нужно сделать анализ «корней» традиционной культуры карачаевского народа. Поэтому нами взят XIX век когда еще природные факторы были существенными и определяли устойчивое господство традиционных форм культуры.

Процесс формирования культурных ландшафтов в горах существенно отличается от такового на равнинных территориях. В горах развитие этого процесса менее динамично. Это связано, во-первых, с закрытостью и высокой степенью изолированности горного пространства, что способствует формированию устойчивых форм традиционной культуры. Во-вторых, со специфичностью и ограниченностью ресурсного потенциала природных ландшафтов, формирующих ограниченное количество вариантов природопользования. И в-третьих, определяет специфику структурирования такого пространства с преобладанием вертикальных структур, то есть высотных поясов.

Процессы этногенеза, формирование материальной и духовной культуры в горах в большей степени, чем на равнине зависели от природных ландшафтов. В этой ситуации в качестве методологической категории можно использовать понятие места, для которого характерна нерасчлененность (целостность), ориентация на уникальность и историчность. За счет своей нерасчлененности место позволяет «удержать» природные и культурные процессы в их совокупности, что для этногенеза особенно важно. Место экологично, так как «мыслится как потенциальное жилище, как то, что может вмещать человека, стать домом».

Другое базовое понятие геокультурного пространства - местное сообщество, под которым понимается социокультурная или этнокультурная территориально ограниченная общность людей, осознающая себя как целое. Для кого характерна «общность людей», «место-территория» в пределах определенных границ, социальное взаимодействие и чувство сообщества.

Возникшее этническое сообщество начинает обустраивать «свое пространство». Пространственная организация конкретного культурного ландшафта во многом определяется традициями местного сообщества, особенностями природного ландшафта и местного хозяйства.

Территориальная структура этнокультурного ландшафта связана с различиями от места к месту, особенностями геопространства, территориальной дифференциацией культур. Конструктивной основой изучения территориальных различий культурного ландшафта может быть представление об этнокультурном ландшафтном районе как части жизненного пространства этнической группы населения, сформировавшейся во вмещающей дифференцированной горной природной среде и имеющей определённый набор морфологических единиц.

В системе морфологических единиц этнокультурного ландшафтного района формируются две группы территориальных комплексов, которые накладываются друг на друга:

Территориальные культурно-природные, где природный фактор определяет культурный;

Местные природно-культурные, где системообразующую роль играет культурный компонент (населенные пункты, культовые места и др.). В качестве культурно-природных морфологических единиц, отражающих территориальную неоднородность района, выделяются высотные пояса, местности и урочища.

Культурно-природные высотные пояса составляют основу пространственной структуры горных районов. Они возникают на основе природных высотных поясов и формируют основные типы природопользования. Культурно-природные местности понимаются как части жизненного пространства высотного пояса обособленной группы этнокультурного сооб-

щества, «прикрепленного» к определенному месту и объединенного общей судьбой и чувством общности.

Культурно-природные урочища - часть жизненного пространства определенной родовой группы населения, имеющего различное функциональное назначение: хозяйственное (сенокосы, пастбища, лесозаготовки), культовое, рекреационное и др.

Природная составляющая этнокультурного ландшафта наиболее ярко выражена в производственной культуре и культуре непосредственного жизнеобеспечения. В первом случае природный ландшафт выступает как ресурсная база (природно-ресурсный фактор) производственной деятельности, во втором - как средоформирующий фактор, влияющий на физиологические параметры организма.

К социокультурным можно отнести все факторы культурогенеза, связанные с социальной сущностью человека в широком смысле слова. К ним относятся различные виды социальных отношений, конкретные способы их реализации в той или иной степени влияющих на территориальную организацию культуры. В группу важнейших социокультурных факторов можно объединить экономические, демографические и политические.

Формирование этнокультурных ландшафтов Карачая изучается посредством объединения природных, социокультурных, в т. ч. внешних и внутренних факторов в две группы:

Культурно-ландшафтной интеграции, характеризующей насыщение геокультурных образований системообразующими элементами (компоненты доминирующей этнической культуры);

Культурно-ландшафтной локальной дифференциации, формирующей морфологию этнокультурного ландшафта (культурноприродные компоненты).

Формирование этнокультурных ландшафтов горных территорий Северного Кавказа -результат исторически длительного взаимодействия социокультурных общностей традиционного типа с вмещающим жизненным пространством.

Очевидно, что важнейшим фактором обособления культурных ландшафтов региона стали внутренние социокультурные факторы (традиционная этническая культура) и тесно с ними связанные факторы природной среды. Природно-этнический регионализм проявлялся в формировании обособленных культурно-специфических систем.

Тесная связь традиционной культуры (в особенности производственной) с природной средой определила формирование определенных типов адаптивных систем природопользования .

В еще большей степени на геокультурный регионализм повлияла устойчивость традиционной социоструктурной культуры, определявшаяся крепкими родовыми связями и патри-архальнофеодальными отношениями. Социальная изолированность, дополняемая в горных районах природными барьерами, определила выработку оригинальных культурных форм четко выраженных в пространстве. Их значительное разнообразие - результат воздействия внешних социокультурных и отчасти природных факторов.

ЛИТЕРАТУРА:

1. Веденин Ю.А. Культурно- ландшафтное районирование России - ориентир культурной политики //Ориентиры культурной политики. Информационный выпуск. - М., 1997. -№2. - С. 18-21.

2. Лысенко А.В. Культурный ландшафт и этнос (на примере Северного Кавказа в XIX веке). //Вестник СГУ, 1999. - Вып. 19. - С. 29-35.

3. Хапаев С.А. Карачаево-Балкария. Топонимическая система и реконструкция природопользования. // Карачаевск. 1997 - С.3.

ЛЫСЕНКО А.В. - 2008 г.

МИРОВОЗЗРЕНЧЕСКИЕ ОСНОВЫ ОРГАНИЗАЦИИ ПРИРОДНОЙ СРЕДЫ.

1.1. Человек и природа: философско-культурологический анализ.

1.2. Культурный ландшафт и его структурный анализ.

1.3. «Рукотворный ландшафт» в историкоэтнической репрезентации.

АДЫГСКИЙ САД-ЛЕС КАК ВОПЛОЩЕНИЕ

ПРИРОДНО-ЭТНИЧЕСКОГО.

2.1. Человек и природа в традиционной картине мира адыгов.

2.2. «Сад-лес» («старый черкесский сад»): сущность и морфология.

2.3. Природа как эстетическая ценность в этнокультуре адыгов.

Рекомендованный список диссертаций

• Этноментальные основы литературы черкесского зарубежья 2009 год, доктор филологических наук Абдокова, Марина Борисовна

• Менталитет адыгского этноса: проблемы становления и эволюции 2003 год, кандидат философских наук Костылев, Сергей Васильевич

• Ядро и периферия адыгской культуры в ее трансформации 2008 год, доктор философских наук Раздольский, Сергей Александрович

• Отношения Черкессии с Османской империей и Крымским ханством: военный и социокультурный аспекты: 70-е гг. XV - XVIII вв. 2004 год, кандидат исторических наук Цеева, Зарема Арсеновна

• Концепт ночи в традиционной культуре адыгов 2012 год, доктор культурологии Сиюхова, Аминет Магаметовна

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Культурный ландшафт: этнический дискурс: на примере адыгского сада-леса»

Похожие диссертационные работы по специальности «Теория и история культуры», 24.00.01 шифр ВАК

• Личность в традиционной культуре адыгов 2004 год, доктор философских наук Ляушева, Светлана Аслановна

• Особенности социокультурных процессов в адыгской этносреде во второй половине XIX - начале XX века: по материалам публицистики адыгских писателей-просветителей 2007 год, кандидат социологических наук Чамокова, Эмма Туркубиевна

• Этнокультурные архетипы адыгского народа: опыт философско-культурологического осмысления 2007 год, доктор философских наук Тлеуж, Аскер Дзагаштович

• Черкесия в свете этносоциологических исследований Султана Хан-Гирея 2001 год, кандидат социологических наук Брантова, Инна Каплановна

• Особенности формирования топонимической картины мира: лексико-прагматический и этнокультурный аспекты 2009 год, доктор филологических наук Ковлакас, Елена Федоровна

Заключение диссертации по теме «Теория и история культуры», Махотлова, Мадина Асланбиевна

Список литературы диссертационного исследования кандидат культурологии Махотлова, Мадина Асланбиевна, 2010 год

Обратите внимание, представленные выше научные тексты размещены для ознакомления и получены посредством распознавания оригинальных текстов диссертаций (OCR). В связи с чем, в них могут содержаться ошибки, связанные с несовершенством алгоритмов распознавания. В PDF файлах диссертаций и авторефератов, которые мы доставляем, подобных ошибок нет.